В первые же дни войны он с такими же шестнадцатилетними мальчишками отправился в военный комиссариат, желая записаться добровольцем в Красную армию. Отказали ему ввиду недостаточного возраста.

Это не остановило Кима, и вскоре он добился зачисления в одну из специальных групп, тушивших пожары после ночных бомбардировок столицы. Не фронт, конечно, но дело нужное и весьма героическое, учитывая то, что бороться приходилось с фашистскими зажигалками, падавшими на крыши многоэтажных домов, где и размещались посты.

В 1943 году Костя окончил среднюю школу, прихватил с собой аттестат, в котором, к слову сказать, не было ни единой тройки, побежал в военкомат. Там он снова получил категоричный отказ. За два года военных действий положение на фронтах выровнялось, и призывать стали только тех, кому исполнилось восемнадцать.

Костя был вне себя от отчаяния. Он уже представлял себя, обритого наголо, одетого в мешковатую темно-зеленую полевую форму, сидящим в товарном вагоне железнодорожного состава, который едет на запад, на фронт. И тут такое расстройство.

Покидая здание военкомата, Константин столкнулся с мужчиной в офицерской шинели без погон. Тот заметил подавленное состояние молодого человека, о чем-то спросил его. Они разговорились.

Аркадий Александрович Дробыш был комиссован из действующей армии по ранению, выглядел строгим, однако располагал к себе отеческой добротой, заботой, мягкостью. Занимался он формированием экспериментального курса из дисциплинированных, физически крепких и образованных молодых людей с целью обучения их в Центральной школе милиции. Из разговора с Аркадием Александровичем Ким понял, что будущая служба курсантов — не фронт, но задачи, с которыми они столкнутся, — отнюдь не сахар. К тому же самых толковых выпускников курса Дробыш пообещал направить на работу в уголовный розыск.

Разумеется, новый знакомец рассказывал обо всем этом пареньку, встретившемуся с ним у военкомата, не просто так. Тот понравился ему своей настойчивостью, правильным воспитанием и настоящим советским характером.

— Если ты согласен, то я завтра же зачислю тебя на курс. Формирование групп завершается через пять дней. Потом сразу же приступаем к занятиям, — сказал бывалый вояка. — Решай.

Ким попросил несколько часов на раздумье, хотел посоветоваться с мамой. На следующий день принес Аркадию Александровичу рапорт с просьбой о зачислении на экспериментальный курс. Через тринадцать месяцев Константин окончил Центральную школу милиции и в числе лучших был направлен для дальнейшей работы в Московский уголовный розыск.

Если Константин этим поздним вечерком и шел по пятам Василькова с целью встретиться и переговорить о последних новостях, то, заметив слежку за старшим товарищем, повел себя благоразумно.

«Молодчина, правильно сделал, что не стал приближаться! С таким напарником не пропадешь», — отметил про себя бывший фронтовой разведчик.

Не подавая виду, он потихоньку добрел до Межевого проезда, утонувшего в кромешной тьме. Лишь местами тусклым электрическим светом тлели окна еще не спавших москвичей.

Трижды Александр осторожно оглядывался назад и всякий раз замечал мужчину, двигавшегося на некотором удалении от него. Широкие брюки, расстегнутый пиджачок, кепочка, развязная походка довольно молодого, подвижного человека.

«Нет, определенно не наш, — сделал он вывод, открывая ключом дверь. — Ресторанный тип. Сто процентов. И всего один. Значит, послан проследить, пронюхать, довести меня до дома».

Васильков спустился в полуподвал, пропахший плесенью. Дядька сидел у стола-тумбы и в одиночестве пил водку. Закуски на столе почти не было.

Увидев племянника, он обрадовался, засуетился.

— Наконец-то! Я уж заждался. Садись, Санек, рассказывай! — Дядька плеснул в кружку.

— Много не наливай, в меня не полезет, — пробормотал Александр и упал на свой самодельный топчан. — Я в последний раз так уставал, когда в походном марше полсотни верст отмахал в составе батальона. Помню, так же болели ноги. На вот, поешь нормального. — Он протянул Тимофею сверток, а сам поспешил снять ненавистные ботинки.

После этого племянник закинул на шею полотенце, босиком протопал до закутка, где висел умывальник, ополоснулся, чуть посвежел и подсел к столу.

— Ну, за первый твой рабочий день! — сказал старик и поднял кружку.

Просто так, без тоста, он никогда не пил. Для этого требовался серьезный повод, который, конечно же, всегда довольно легко отыскивался.

Дядя и племянник выпили, закусили котлетами по-киевски и свежим белым хлебом.

— Как оно? Понравилось в ресторане-то? — снова пристал Тимофей с расспросами.

Сашка подпалил папиросу, бросил на стол коробок. От усталости есть и пить ему совершенно не хотелось.

— Нормально, — сказал он и поморщился. — Суетно, правда, и не все понятно. Гости идут и идут. Народ живет голодно, денег зарабатывает немного, а часам к четырем все столики оказались заняты. Странно это.

— Голодно — это ты верно заметил, — согласился дядька. — Только ведь по ресторанам простой народ давно не шастает. Почитай как началась война, так и носу туда не кажет. Простой люд копейки считает и каждому лишнему рублику рад.

— А кто же туда, по-твоему, ходит?

— Много кто наведывается погулять, шикануть, — неопределенно ответил старик, снова разливая водку. — Начальство разное, обласканное большими окладами. Всякий торговый люд с баз и магазинов. Да и лихой народец шастает. Куда же без него-то?

— Лихой народец — это бандиты, что ли?

— Они самые. Их тоже хватает по Москве. Давай допьем, и на боковую. А то ведь мне теперь опять одному, без помощника, метлой скрести по асфальту. Разбаловался я с тобой, а тут снова привыкай.

Углубляться в подробности о тех людях, которые посещали «Гранд», старик явно не хотел. Не стал проявлять излишнего любопытства и Васильков. Игра с внедрением, затеянная сотрудниками МУРа, была слишком рискованной, и соблюдать ее правила ему приходилось в общении со всеми. Даже с дворником Тимофеем.

Семен сдержал слово и на третий день уступил воображаемые козлы новенькому официанту. Сам он превратился в воображаемого барина, следовал за ним по пятам с салфеткой на согнутой руке и контролировал каждое действие. Васильков показывал себя прилежным учеником, старался, все делал вдумчиво, быстро, правильно. Ну а ежели он и мешкал, отвечая на вопросы гостей о том или ином блюде, то своевременно получал подсказки от наставника.

Весь четвертый день Александр работал самостоятельно. Семен отпускал его в большой зал одного, но все же приглядывал за подопечным издалека.

А утром пятого дня случилось непредвиденное.

Едва Александр переступил порог служебного входа, как сразу заметил неладное. Взгляд ночного сторожа Михаила Михайловича был зол и насторожен, уборщицы не перекрикивались через весь коридор, молчали и усердно работали швабрами, да и остальные работники ресторана вели себя как пришибленные.