Бабка в ответ проскрипела жутким голосом:

— Какой прыткий. На вопрос не ответил, а уже меня саму пытаешь? Вижу, воин ты знатный, но против меня ты никто. Зачем в Белоозеро прибыли? Кого ищете тут?

Бабка, опираясь на свою палку, сделала шаг вперёд и подняла лицо. Друзья отшатнулись назад, увидев впалые глазницы и огромный крючкообразный нос. Следак замахал руками.

— Да что ты бабушка? Купцы мы. Припоздали к базару, а остановиться нам негде. Вот ночлег и ищем.

Бабка усмехнулась:

— Вы такие же купцы, как я бела лебедь. Да не кутайтесь вы в свои плащи. Оружием обвешались с ног до головы, думаете, не увижу? Я всё вижу и души ваши, то же насквозь вижу.

Бабка сделала ещё один шаг вперёд. Кони заржали и рванули уздцы.

— Не пугай коней старая колода! — Сытник сделал шаг к ней навстречу. — Сказали тебе, ночлег ищем. Не можешь помочь, так проваливай. Нечего понапрасну людей добрых пугать.

Бабка закряхтела, изображая смех.

— Вижу, не простой ты купец. Рубаха под плащом пикой порвана.

Сытник ещё плотнее запахнул плащ, хотя плотнее было уже некуда. Бабка ещё раз крякнула и махнула рукой:

— Пошли за мной купцы — путнички. Отведу я вас в место скрытное. До утра не найдёт вас никто. Переночуете, а там видно будет.

Бабка повернулась к ним спиной и пошла вперёд, обходя покосившуюся избу. Деваться было некуда и Сытник со Следаком двинулись за ней, ведя на поводу упирающихся коней. Шли долго, то спускаясь в какие-то буераки, то поднимаясь вверх, обходя бревенчатые избы и каменные заборы. Очередной раз, спускаясь вниз, они наткнулись на дряхлую избушку, такую же, как и сама бабка. Избушка словно висела в воздухе, непонятным образом приделанная к склону оврага. К её порогу была приставлена невысокая лестница. Бабка вспорхнула по этой лестнице вверх и открыла дверь.

— Добро пожаловать путнички. Коней под навесом оставьте. Никуда они не денутся до утра.

Переглянувшись, друзья привязали коней и поднялись по лестнице в избушку. Затворив за собой дверь, они огляделись. В доме стоял полумрак. Свет от единственной тонкой лучины не доходил до дальней стены, хотя и без него было видно, что углы в доме были затянуты плотной паутиной, а на дощатом полу по всему дому валялся какой-то мусор. От печи, которая занимала полдома, веяло теплом. Старуха как раз колдовала около неё, подбрасывая в топку небольшие поленца. Следак сбросил с себя плащ и демонстративно поклонился.

— Мир твоему дому бабушка.

Когда он наклонился вперёд, из-под рубахи у него вывалился княжеский золотой оберег. Бабка бросила на него быстрый взгляд, но ничем не выдала своего беспокойства. Она лишь усмехнулась и кивнула головой куда-то в угол дома.

— Идите вон туда. Там для вас уже постелено. Ложитесь спать, а утром решим, какие вы купцы.

Друзья переглянулись и прошли в дом. В том месте, куда она указала, на полу валялся грязный тюфяк, из множества дыр которого торчали пучки соломы. Застелив это ложе своими плащами, они улеглись на него и тут же заснули крепким сном. Поколдовав около печи, бабка запалила ещё одну лучину и подошла к спящим. Наклонившись над ними, осветила их лучиной. В приглушённом свете блеснул золотой оберег с княжеским соколом. Бабка, прикоснувшись к нему, провела по фигуре выбитого сокола большим пальцем и усмехнулась.

— Купцы говорите? Ну, ну. Утром посмотрим, какие вы купцы.

Она оставила оберег в покое, ещё раз взглянула на спящих, и пошла к печи, на верху которой у неё была уложена пуховая перина.

Казалось, что проход, соединяющий три большие пещеры, никогда не кончится. Этот арочный проход был вырублен в скале в незапамятные времена предками, прилетевшими на землю с других далёких планет. Улетая в свои чертоги, они оставили людям знания, способные изменить весь окружающий мир и самого человека, сделав его хозяином Вселенной. Великие знания древних инопланетных цивилизаций были собраны и укрыты глубоко в горах. Далёкие предки понимали, что эти знания не должны попасть в руки тех, кто уже был заражён страшной болезнью, разнесённой по всем галактикам Тёмными силами Чернобога. В противном случае, это привело бы к гибели не только земной цивилизации, но и к краху всего разумного во Вселенной. Заблаговременно в северной части Гиперборейских гор были подготовлены пещеры, до поры, скрывающие эти знания. Вход в эти пещеры мог быть доступен лишь посвящённым — избранным. Только они могли по крупицам доносить эти знания до тех, кто готов их был принять и использовать на благо всех, стоящих под покровительством Белобога.

Атеон, шедший впереди Олега, освещал путь по проходу факелом. Сам проход был вырезан в камне в виде арки. Его высота позволяла путникам передвигаться по нему в полный рост, и лишь приближаясь к заветным галереям, постепенно уменьшалась, заставляя их всё больше и больше сгибать спину перед Великим наследием. Арочный проход был вырезан в толще скальных пород неизвестным инструментом, поскольку сами стены и свод были настолько гладкими, что так отшлифовать их даже вручную было просто нереально. Удивляло и то, что в этих проходах и самих галереях было сухо, как в пустыне. Даже воздух там казался каким-то высушенным и прогорклым. Каждый раз, оказываясь под землёй, Олег испытывал чувство страха, перемешанного с жаждой знаний и трепетом перед величием тех, кто создавал эти знания. Упираясь взглядом в спину впереди идущего Атеона, он никак не мог понять, почему этот старик чувствует себя здесь, как дома? Почему его умные глаза всё время кажутся усталыми, а весь его вид говорит о покорности, хотя все живущие в Китеже испытывают к нему глубокое уважение и почитание, как старшего в роду. Ещё не было случая, что бы кто-то на него накричал или отказался делать то, что он сказал. Очень давно, ещё молодым, но уже потерявшим желание жить на этом свете, его привёл в эти пещеры старец Род, и передал на воспитание Атеону. Крупица за крупицей, шаг за шагом, он впитывал в себя, как воду, все те знания, что были в первой галерее. Всего их было три. Первая, в которой он знакомился с наставлениями своих далёких предков, с их историей и временем, когда они жили на планете Мидгард-Земля, называлась галереей Знака. Однако, что бы попасть в следующие галереи, галерею Заповедей и галерею Знаний, одного желания было мало. Решение о посещении следующих галерей принимал только Атеон. Только он знал к ним дорогу, через многочисленные лабиринты и решал готов ты к этому или нет. Вчера вечером Атеон неожиданно для Олега объявил ему, что они отправляются в галерею Заповедей. От волнения у Олега появилась противная дрожь в ногах. После стольких лет, которые он провёл в первой галерее, его, наконец, допускают к святая — святых, к галерее Заповедей! Всю ночь он не сомкнул глаз, испытывая и радость, и трепет перед неизведанным. Путь к этим галереям не близок, потому они вышли рано утром. Ещё в самый первый раз, когда он только вошёл в эти пещеры, Атеон усмехнувшись чему-то, сказал, что долго в этих пещерах находиться нельзя. Эти пещеры, это часть мира их предков, и время в этих пещерах течёт по-другому. Если задержаться в них надолго, то люди, с которыми ты жил до того, либо умрут, либо не узнают тебя потому, что ты останешься таким же как и был, а они сильно состарятся. Время, когда ты находишься в этих пещерах, останавливается только для тебя. В это трудно было поверить, но после того, как был построен Китеж, Олег убеждался в этом не раз. Знакомые люди просто старились у него на глазах, а он был по-прежнему таким, каким и был прежде. Конечно, время брало своё, и уже не было того удалого парня, которого когда-то звали Койшей. Он возмужал. Взгляд стал острый, а движения скупы и расчётливы. От постоянных мыслей появилась рассеянность, которая ему не только не мешала, а порой и помогала спокойно и трезво анализировать ситуацию. Он изменился. Изменился, прежде всего, внутренне. После посещения галереи Знака его внутренний мир обогатился новыми знаниями. Эти знания только раздразнили его аппетит к познаниям мироздания. Жажда всё новых и новых знаний жгла его душу. Однако торопиться в изучении наследия было нельзя. Ещё Род говорил ему о том, что знаний нужно «съедать» ровно столько, сколько потребуется лишь для утоления голода. Если «съесть» их больше, чем нужно, ими можно «отравиться». Вот за тем, что бы Олег не «отравился», и присматривал Атеон.