Звук повторился, и теперь стало ясно: кто-то всхлипнул засоседней дверью, приглушенно и жалко, а я сообразила, что стою перед комнатойотдыха санитаров. Проверив оружие, я ногой распахнула дверь и вошла. Троемужчин и две женщины в белых халатах сидели на полу, у одной из женщин(кажется, это был дежурный врач) по лицу текла кровь, она неловко пыталасьвытереть её локтем, но сделать это было не так просто, руки её были сцеплены назатылке. Перед ними стоял парень с автоматом в руках и хмуро разглядывалперсонал больницы. Меня он заметил не сразу, а когда заметил, буквальнопозеленел, так его проняло.

— Автомат положи, — тихо попросила я, — иотойди к стене.

Он хотел что-то сказать, но тут взгляд его метнулся за моюспину, а я наугад ударила ногой, не особенно надеясь достать человека за своейспиной, но достала, угодив ему в колено. Парень вскинул автомат, а явыстрелила, целясь в правое плечо, его отшвырнуло к стене, он закричал,совершенно не заботясь о конспирации, и выронил оружие. За несколько мгновенийдо этого я, развернувшись на пятках, нанесла второй удар парню за спиной,который не совсем ещё оправился от первого тычка. Он зло матюгнулся и сталзаваливаться вправо, но победу я праздновала рано, что-то со страшной силойобрушилось на мой затылок, и я рухнула на колени, успев подумать: «Не такие ужони растяпы».

Очнулась я уже в машине, микроавтобус, кажется, «уазик»,трясся по скверной дороге. За окном было темно, я лежала между сидений, руки заспиной у меня были скованы наручниками, ноги связаны, рот залеплен какой-тодрянью. По соседству со мной дремал парень, как раз тот, что вошел в моюпалату, лоб у него разбит, должно быть, здорово тюкнулся, когда падал. Впередикто-то тоненько поскуливал.

— Заткнись, — где-то минут через пять потребовалмужской голос.

— Не могу, — ответили ему, — я истекаюкровью.

— Кончай фигню пороть, тебя перевязали и ранапустяковая.

— Я эту суку пристрелю, — пробормотал раненый,наверное, тот, что был с автоматом.

— Да заткнись ты, — не выдержал первый. Пареньрядом со мной разлепил глаза, зевнул и сказал лениво:

— Кончайте орать.

— Ноет, точно баба, — словно оправдываясь, заявилпервый, а я сообразила, что парней трое; выходит, по голове меня огрел тот, чтозаглядывал в мою палату, жаль, что он так быстро очнулся. Выходит, мы с нимквиты и зла держать на меня он никак не должен.

Я понаблюдала из-под полуопущенных век за пейзажем, но втемноте так и не смогла ничего разглядеть. Автобус тряхнуло ещё пару раз,водитель сбавил скорость, свернул вправо и вскоре затормозил. Не говоря нислова, он вышел из кабины, хлопнул дверью, прошел пару метров вперед, раздалсяхарактерный звук, точно открывали железные ворота. Парень вернулся, и мыпродвинулись ещё метров на тридцать, теперь вышли все трое, ворота со скрипомзакрылись, а тот, что огрел меня по затылку, заглянул в автобус и уставился мнев лицо — признаков жизни я не подавала. Должно быть, зрелище показалось парнюувлекательным, с места он так и не сдвинулся. Тут к нему присоединился водительи тоже уставился на меня.

— А ты её не того? — спросил он с некоторымбеспокойством.

— Вроде дышит. — Он протянул руку, пощупал пульс иостался им доволен, потому что гораздо бодрее заявил:

— Очухается. — После чего они вдвоем выволоклименя из автобуса, особо не церемонясь. Открывать глаза и вообще торопитьсяприходить в себя я самой себе отсоветовала и намекала на то, что жива, легкимпостаныванием, мы как раз достигли ступенек, и я надеялась, что меня нешарахнут головой об одну из них, а понесут осторожнее. К счастью, ступеней быловсего четыре. Кто-то возился с ключом (один из парней держал меня под мышки, амои ноги покоились на дощатом полу), открылась дверь, и меня волоком втащили внебольшое помещение. Вспыхнул фонарь, я оказалась то ли на нарах, то ли надеревянной скамейке, а хныкающий голос сообщил:

— Мне к врачу надо.

— Утром, — отмахнулся парень, который не так давносидел за рулем автобуса.

— До утра я, может, сдохну. Смотри, кровь все идет иидет.

— Ну и чего ты предлагаешь?

— Пусть меня Юрка в город отвезет.

— Ага, такой умный? Свищ русским языком сказал: до утрасидим здесь, утром девку заберут, и мы свободные.

— Свищ сказал, — чуть не плача, передразнилраненый. — А если я кровью истеку?

— Юрка тебя перевяжет.

— Я уже перевязывал, — встрял в разговор Юрка,тот, что в автобусе сидел рядом со мной. — Говорю, рана пустяковая, житьбудешь.

— Тебе хорошо говорить, а у меня рука онемела. К врачунадо. Слышь, Вова, ты мне друг или нет? А если я руки лишусь?

— Да заколебал ты со своей рукой. И крови-то вытеклосовсем ничего…

— Конечно, это ведь не твоя кровь. Небось, если б изтебя хлестало, ты бы по-другому запел. А ещё друг. Не зря говорят: друзьяпознаются в беде.

Парень и меня уже изрядно достал, представляю, как он успелосточертеть дружкам со своим нытьем.

— Девка меня беспокоит, — заговорил Юрка,наклонясь ко мне. — Пора бы ей очнуться.

— Может, её в психушке чем-то таким накачали, что она вотключке?

— Ага. То-то она вас так уделала в этой самой отключке.

— Зато ты, как герой, в палате на полу валялся, —ехидно заметил шофер, и ненадолго все замолчали.

Послышались шаги, кто-то отодвинул тяжелый стул или лавку,звякнула посуда; воспользовавшись тем, что все трое вроде бы заняты, яосторожно огляделась. Мы находились в какой-то домушке, бревенчатые стены, двакрохотных оконца. Лавки вдоль стен, у окна громоздкий стол. Я лежу на нарах,подо мной старое одеяло, подушка отсутствует. Что это может быть? Если естьворота, значит, есть и забор. Мы в какой-то деревне? Парень сказал — за мнойприедут утром. Связанного человека белым днем в машину не потащишь, вряд ли мыв деревне. Возможно, охотничье хозяйство, леспромхоз…

Тишина, за окнами темень, ни намека на огни и прочиедостижения цивилизации. Скорее всего место глухое, уединенное, а до рассвета нетак долго осталось…

Точно в ответ на мои мысли, раненый опять принялся канючить:

— Вовка, слышь, руку совсем не чувствую. Отстрелила мнеруку, падла. Чего я без руки делать буду?

— Сёрега, очень прошу, заткнись, не то я тебе, ей-богу,башку отстрелю.