— Нет. Просто иногда я знаю. У меня не было матери, амой отец убит. Я это точно знаю. Мне кажется, я все вспомню, если увижу лицотого парня…

— Какого парня? — Он опять забеспокоился, и былоотчего: изъясняюсь я как сумасшедшая. Это никуда не годится. Я вздохнула.

— У меня был паспорт, я его видела. Где-то когда-то егополучили для меня. Вам удалось что-нибудь узнать?

— Конечно. — Он усмехнулся, почувствовав себяувереннее, потому что я вновь заговорила о вещах, ему понятных. — Паспортполучен взамен утерянного на основании свидетельства о рождении, родилась вЕкатеринбурге, родители Осипенко… и так далее. Год назад вы вступили в брак сгражданином Шульгиным Андреем Ильичом, об этом есть соответствующая запись вотделе регистрации браков.

— Здесь, в Екатеринбурге?

— Нет. Вы расписались с вашим мужем в маленькомрайонном городке в Белоруссии.

— Почему в Белоруссии?

— Странный вопрос, — пожал он плечами. — Вычто, никогда не видели свое свидетельство о браке?

— Нет. Оно исчезло вместе с другими документами вовремя переезда, а новое Андрей выправить не успел…

— А свое свидетельство о рождении вы видели?

— Нет. Паспорт выправлял Андрей, я плохо себячувствовала после аварии.

— Занятно, правда?

— Еще как, — усмехнулась я. — Особенно послетого, как меня несколько раз пытались убить. Я расскажу вам все, что знаю.Очень может быть, что я действительно спятила и не догадываюсь об этом, но водном вы можете быть уверены: я говорю правду. Так как помню её и знаю.Несоответствие её с вашими сведениями не моя вина, и объяснить его я не могу.Ну что, будете слушать?

— За этим я и пришел, — вздохнул он.

* * *

Второй раз мы увиделись через несколько дней. Врач,удивленный нашим долгим разговором (почти уверена — он подслушивал), пытался сомной побеседовать, но успехом эта попытка не увенчалась. Записав меня в сложныепациенты, он скорее всего махнул на меня рукой… хотя, может и нет, и все, чтопроисходило тогда, было тщательно спланированной операцией. Главное, что меняоставили в покое. Никаких уколов, никаких таблеток. Зато дали чаю с лимоном.

Ночью я изнывала от бессонницы, таращилась в потолок, накотором лежала тень от оконной рамы, и пыталась понять или вспомнить… То, чтоя, умерев в восемь лет, неожиданно воскресла, очень меня интересовало. Чтопроизошло с настоящими супругами Осипенко и кто их заменил? Дублеры исправноиграли моих родителей, а когда я поняла, кто передо мной, их убрали: ведьниточка потянется от них к другим людям. Это всегда опасно, оттого от нихторопливо избавились, а также ото всех бумаг. Моя предполагаемая мать,поговорив со мной по телефону, кому-то позвонила, и этот кто-то не замедлилявиться (и не один, там, в подвале, было трое). «Родители» пытались задержатьменя в доме, ожидая подмоги, не предполагая, что в любом случае, сбегу я или имудастся сдать меня с рук на руки, их самих ожидает смерть. Это соображениеособых эмоций не вызвало, в глубине души я вроде бы даже согласилась, что ТЕправы, раз смерть двух пожилых людей диктовалась соображениями чьей-тобезопасности.

Закрывая дверь своим телом, женщина сказала что-то о моембезумии, я убиваю, а потом забываю об этом (от такой мысли я поежилась, хотя изнала: я никого не убивала). Она хотела, чтобы я поверила в свою болезнь,обещала помочь… любопытно. Я убиваю и ничего не помню… выходит, ТЕМ известно околоссальном провале в моей памяти? Конечно, известно, а почему нет? Но если яничего не помню (а я действительно не помню) и они об этом знают, зачем им замной охотиться? Какой в этом прок, ведь я не опасна?

Вряд ли я смогу ответить на этот вопрос, как не могуответить на многие вопросы. В комнату медленно вползал рассвет, а я уснула ивновь увидела сон. Я сижу (кресло, стул, сзади окно) и жду своего убийцу. Вруках пистолет с двумя патронами. Я могу убить его, человека с лицом, точно втумане, но он не один, и тогда они схватят меня, а мне нельзя… Вот это «нельзя»заставило меня поднять пистолет… Я испуганно вздрагиваю и просыпаюсь. Еще оченьрано, в коридорах тишина, я уговариваю себя, что это только ночной кошмар, ивновь засыпаю. Теперь я вижу дом, просторный холл, лестница на второй этаж, Ябегу по ней вверх, сцепив зубы, чтобы не заорать от ужаса, потому что знаю, чтоувижу там, наверху. Он лежит возле кресла, лицом вниз, я делаю последний шаг,вцепившись в его плечо, переворачиваю… Сердце замирает, вот сейчас я увижу лицомоего отца и все вспомню. Но лица нет, я отступаю, кричу и просыпаюсь.

В комнате светит солнце, а я трясу головой и пытаюсьизбавиться от наваждения, сердце так стучит, что на мгновение я усомнилась:выдержу ли, а ну как разорвется? И вдруг понимаю: страх не исчез вместе состатками сна, он здесь со мной, потому что ТЕ рядом. Я надеялась, у меня ещёесть время, оказалось: ошиблась.

Когда через несколько дней Рябов вошел в палату, первое, чтоя сказала:

— Они здесь. — И, наверное, здорово напугала его,он замер, глядя на меня с непониманием, должно быть, напомнив себе, чтовстретились мы в сумасшедшем доме, а так просто сюда не попадают.

— Кто? — спросил он, немного справившись с собой.

— Откуда ж мне знать? — я усмехнулась, а оннахмурился. — Они где-то рядом, я чувствую.

— Что значит — чувствуете?

— Сегодня вы чемпион по дурацким вопросам. Чувствовать— это значит чувствовать.

— Послушайте…

— Засуньте меня в какой-нибудь карцер или попроситесанитаров не отходить ни на шаг… Впрочем, санитары ерунда, лишние трупы.

— Анна, что вы говорите?

Я подняла на него глаза и мрачно усмехнулась: разумеется, онсчитает, что я спятила. Почему бы ему и не считать так, раз я сама иногдадумаю: «А не сошла ли я с ума в самом деле»?

— Ладно, — я тяжело вздохнула и решила сменитьтему. — Вы что-нибудь узнали?

— Вы закончили местный педагогический институт?

— Как будто. Диплома не видела, он пропал с остальнымидокументами. Мы собирались во время отпуска приехать сюда и выправить дубликат.