Врач выглядел озадаченным.

— Когда вы попали в аварию? — спросил он,разглядывая рентгеновский снимок.

— Год назад, — сглотнув, ответила я. Наш разговормне все больше и больше не нравился: что он увидел на этих снимках, не говорит,а вопросов задает слишком много. — Что-нибудь серьезное? — спросилая. Вышло это у меня как-то испуганно.

Он взглянул из-под очков и профессионально улыбнулся, затемнакрыл мою ладонь своей и ласково сказал:

— Анна Ивановна, мы здесь для того, чтобы разобраться,почему вас мучают частые головные боли. После аварии вы лежали в больнице«Скорой помощи»?

— Да, то есть нет. Я действительно находилась вбольнице «Скорой помощи», — злясь на саму себя, вздохнула я, — но вЕкатеринбурге. В то время мы жили там. А сюда переехали уже после аварии.

— А медицинская карта у вас сохранилась?

— Нет. Видите ли, мы отправляли вещи железнодорожнымконтейнером, и он куда-то запропастился. А когда прибыл по назначению… в общем,все наши вещи исчезли. — Он смотрел на меня с сомнением, а я неожиданнопокраснела, хотя говорила чистую правду; все так и было: именно по этой причине(я имею в виду пропавший контейнер) у нас с мужем не было не только медицинскихкарт, но даже ни одной старой фотографии, никаких дорогих сердцу безделушек,милых сувениров на память, которыми непременно обзаводится любая семья.

— Расскажите мне об этой аварии, — вдруг попросилврач, а я смутилась: ничего о самой аварии я не помнила, так же как и о том,что ей предшествовало. О двадцатичетырёхлетнем периоде своей жизни я зналаисключительно со слов мужа. Но посвящать в это сидящего напротив человека я несобиралась, он и так смотрел на меня с подозрением, точно я шпион, террористили наемный убийца из сериалов. Впрочем, я скорее всего преувеличиваю и интересего действительно профессиональный. Я вздохнула и неуверенно начала:

— Авария произошла год назад, в мае. Я возвращалась сработы, уже стемнело. Я сворачивала к своему дому и влетела в «КамАЗ»,оставленный кем-то возле тротуара, Несколько дней находилась без сознания.Перенесла две операции. В общей сложности полгода провела в больнице. Извините,наверное, не это вас интересует, но в медицине я не сильна и… — Он кивнул иулыбнулся, как-то странно глядя на меня. Черт возьми, что он там увидел на этихснимках? Полчаса назад я вертела их в руках, усмехаясь и качая головой: нескажешь, что я выглядела красоткой. Однако ничего интересного на снимках я необнаружила. Правда, я понятия не имела, как на рентгеновских снимках должнавыглядеть здоровая голова, а как такая, как моя.

— Вы делали пластическую операцию? — спросил он, ая почувствовала мягкое беспокойство, точно что-то кольнуло в сердце. Почемуменя так испугал его вопрос? Я не знаю, делали мне пластическую операцию илинет, зато точно помню свое ощущение, когда впервые после аварии посмотрела взеркало. Такой же укол в сердце и странная тоска, будто вовсе не свое лицо явидела, будто мне поменяли тело… Конечно, это ужасная чепуха, Андрюша объяснялмне, что это результат стресса, есть даже специальный медицинский термин,только я его не запомнила. В конце концов, если я умудрилась забыть свое имя,почему бы мне не забыть, как я выглядела до того, как влетела в этот проклятый«КамАЗ»?

Тут я сообразила, что врач все ещё вопросительно смотрит наменя, а свой вопрос он задал никак не меньше минуты назад.

— Извините, — пролепетала я и зачем-то соврала:

— Мне действительно делали пластическую операцию, яведь ударилась головой и на лице остались шрамы… — «Какого черта я вру?» Еслион спрашивает об операции, то скорее всего неспроста, что-то он там увидел наэтих снимках. Андрюша должен знать, была операция или нет… Как странно, что яничего, совершенно ничего не помню. Когда я задумываюсь над этим, мне делаетсястрашно и никакие медицинские термины не помогают. Бессчетное количество раз япыталась вспомнить, я повторяла слово «мама», искренне надеясь, что увижу еёлицо перед своим мысленным взором, и ничего не видела, сплошная белая пелена.Когда мы говорили с мамой по телефону, я вслушивалась в её голос и вновьпыталась представить её лицо, но ничего не получалось. Видно, дела мои совсемплохи, иначе как ещё объяснить такое?

Мои родители живут в Екатеринбурге. Весь месяц после аварии,пока я лежала в реанимации, они неотступно находились рядом. Затем меняперевели в клинику, в другой город (кстати, какой, я до сих пор не знаю), иродители вместе с Андрюшей сопровождали меня. Потом папа вернулся вЕкатеринбург, чтобы продлить отпуск, и тут сказалось напряжение последних дней(я у родителей единственный ребенок), в дороге у него случился инфаркт. Егосняли с поезда на каком-то богом забытом полустанке, мама бросилась туда.Словом, когда я окончательно пришла в себя, мы с мамой так и не встретились:она не могла оставить отца, которому врачи рекомендовали покой (слава богу,чувствовал он себя неплохо), из санатория муж привез меня в этот город (Андрюшуперевели сюда из Екатеринбурга за два месяца до аварии). Одну меня он вЕкатеринбург не отпускал, а с отпуском у него были проблемы. Впрочем, в августеон точно возьмет отпуск и тогда мы поедем, а пока раз в неделю болтаем с мамойпо телефону…

— Вас что-то мучает? — Еще один странный вопрос.

— Нет, почему? — испугалась я.

— Анна Ивановна, кроме частых головных болей, есть ещёчто-то?

— Что вы имеете в виду?

— Депрессия, сонливость?

— Нет, ничего такого… Я очень хочу ребенка, —брякнула я, глядя ему в глаза. — То есть я и мой муж, мы очень хотимребенка. У меня были проблемы после аварии, я сейчас прохожу курс лечения угинеколога, она интересовалась, как я себя чувствую, я пожаловалась на головныеболи, и она направила меня к невропатологу, а он к вам.

— Да-да, я понял, — кивнул он. — Что ж,надеюсь, вы скоро станете мамой. — Улыбка у него вышла какой-то кривой, ая испугалась:

— Скажите, что со мной?

— В каком смысле? — поднял он брови.

— Это что, какая-то неизлечимая болезнь? Я могуумереть, да?

— К сожалению, мы все… как бы это выразиться… мысмертны, одним словом, но у вас столько же шансов дожить до глубокой старости,сколько у любого другого человека. Вы получили серьезную травму, а головныеболи — её последствие. Будем надеяться, что они пройдут. — Он стал что-тописать в моей карточке, затем заполнил рецепт и протянул мне. — Всегохорошего.