Кешкин приятель. Друзья погрели бабенку бамбуками по мягким местам, припугнули — она и скажи, у кого купила царскую пятерку… А пятерку ту продала ей другая женщина, беременная. Продала, потому что жрать было нечего, мужа ее на лесозаготовках убило. Пятерку эту покойный муж будущему младенцу «на зубок» купил, когда еще жениться собирался. Может, мужик-то убитый годами думал счастье свое увидеть в ребеночке… Кешка с приятелем и ее в кутузку да измываться по-всякому: говори, где золото закопано! А женщина все свое твердит: одна у меня пятерка была, осталось еще только кольцо золотое, мужнее. Тут разозленный Кешка на живот ей и сел… Ни ребеночка, ни кольца — всего Кешка лишил и еще подписку отобрал о неразглашении… Да женщина та скоро с горя зачахла, а перед смертью обо всем рассказала…

Барак гудел долго:

— Ничего! Попадет он, гад, к нам, уж не помилуем!

* * *

Между тем встречи Алтайского с капитаном Тяпцевым стали регулярными. Серый «воронок» чуть ли не каждый день доставлял Юрия Федоровича к знакомому двухэтажному зданию.

— В общем, Алтайский, как ни крутите, но у меня есть еще одно доказательство не в вашу пользу. С обвинением в шпионаже вам придется согласиться! — сказал Тяпцев при одной из таких встреч. — Михайлов показал, что однажды он дал вам 50 иен и вообще помог вашей семье, устроив вашего отца на работу в железнодорожную библиотеку. Что вы на это скажете? Полсотни иен — ведь это же плата за оказанные вами услуги…

Благодушное настроение Алтайского мигом испарилось, мысль заработала четко, когда он почувствовал решимость капитана довести до победного конца порученное ему дело.

— Нет, никаких денег Михайлов мне не давал, — уверенно ответил Алтайский. — И в библиотеке мой отец никогда не работал, что очень легко проверить — ведь СМЕРШ сейчас есть и в Харбине… Правда, в то время зарплаты мне не хватало, у меня родился сын, а цены росли, деньги обесценивались…

Вдруг поток его мыслей оборвался. Алтайский снял очки, закрыл ладонью глаза, потер пальцами лоб…

— Постойте! Деньги… — медленно сказал он и вдруг ахнул. — Капитан, я понял, за что мне мстит Михайлов!

— Это к делу не относится, — безразлично сказал капитан.

— Да как же не относится? — перебил Алтайский. — Вы понимаете, в то время я действительно нуждался. Верейский давал мне взаймы небольшие суммы, которые потом я отдал ему с лихвой. Может, это и были деньги Михайлова? Но честно говорю вам, я этого не знал. Михайлов может мстить мне вот за что… Однажды, когда я работал в туристбюро, ко мне обратился комендант советского консульства Шишаков. Обычно он подходил к левому углу прилавка билетной кассы, стараясь выбрать момент, когда никого не было поблизости, — тогда он мог говорить спокойно, не боясь быть подслушанным. Так было и в тот раз. Шишаков попросил меня достать билеты в одном купе для двоих дипкурьеров. «Если дипкурьер едет внизу — шпик над ним, если вверху — шпик под ним. Помогите избежать этого», — попросил Шишаков. Я посмотрел записи билетной кассы о проданных местах и увидел, что действительно в трех купе первого класса, выделенных нашей кассе, верхнее или нижнее места уже заняты — Танака, Хасимото, Хасегава.

Алтайский замолк на какое-то мгновение, собираясь с мыслями, потом продолжил:

— Тогда я позвонил на вокзал, где еще со времени работы сторожем у меня оставались друзья-китайцы, старые кавежедеки, хорошо говорившие по-русски. Я попросил их прямо в вокзале купить для меня две плацкарты в одном купе. Вот и все… Я взял деньги у Шишакова, в обеденный перерыв съездил на вокзал и под вечер вручил ему билеты с местами в одном купе. В своем журнале я сделал запись, что выданы только билеты без плацкартов, то есть в общий вагон первого класса. Представьте себе ' недоумение и злость шпиков, когда, следуя по пятам за дипкурьерами, они вынуждены были остаться перед закрытой у их носа дверью парного купе! Так я делал несколько раз. Кстати, это тоже легко проверить — Шишаков, несомненно, подтвердит все рассказанное мною…

Алтайский замолчал и с горечью добавил:

— Но к этому оказались примешаны деньги… Дело в том, что Шишаков оставлял мне деньги для покупки билетов с небольшим запасом — оплачивал такси для поездки на вокзал и потом не брал сдачи. Я пытался подсовывать ему эту сдачу с просьбой передать в фонд Красной Армии, но неизменно встречал вежливую улыбку: спасибо, то, что вы делаете для нас, стоит дороже. Действительно, возможность оказаться в случае разоблачения с переломанным хребтом была для меня весьма реальной, я хорошо понимал рискованность своих действий… Вскоре я уволился и, как мне кажется, своевременно. Стал варить мыло, занялся парфюмерией. Зарабатывал хорошо, расплатился со всеми, кому обязан был хоть на грош…

— При чем же здесь месть Михайлова? — перебил капитан.

— Вы думаете, Михайлов так и не сообразил, кто рисовал ему дулю на дверях купе советских дипкурьеров? Просто он не успел уничтожить меня физически… Но ведь он Ванька-Каин, ему и вашей силы достаточно, чтобы уничтожить меня духовно — ему нужно, чтобы вы меня наказали, озлобили несправедливостью и сделали из меня потенциального врага своей Родины…

Капитан наблюдал за Алтайским: когда он волновался и случайно встряхивал наголо остриженной после болезни головой, очки сползали, Алтайский то и дело тыкал их пальцем, поправляя. Жест получался какой-то мальчишеский, а очки давно пора было списать в утиль…

При последних словах Алтайского капитан встрепенулся:

— Ну и язык же у вас! Только и мы это можем понять. Никто не собирается уничтожать вас ни физически, ни морально!

— Не знаю, — недоверчиво сказал Алтайский. — Разве вы не хотите сделать из меня преступника? Вот вы и сейчас говорите одно, а я думаю другое: пожалел волк кобылу…

— Нет! — перебил капитан, чуть улыбнувшись. — Вы не кобыла, да и мы не волки! Могу вам сообщить, что мы посоветовались и решили не предавать вас суду военного трибунала, ввиду отсутствия достаточных оснований.

Алтайский широко раскрыл глаза, голова его дернулась, очки опять съехали на нос, но он и не думал их поправлять…

Капитан продолжил:

— Но дело в том, что вы человек все-таки по-своему опасный и у нас быстро заработаете пункт десятый — за пропаганду и агитацию уже среди коренных советских граждан, поэтому…

— Отпустите меня к семье? — с придыханием спросил Алтайский.

— Нет. Этого сделать мы тоже не можем. Вы будете плохим агитационным материалом о том, как здесь вас встретили…

— Значит, вы меня направите на работу? — с надеждой спросил Алтайский.

— На работу —