— Вы в милиции работаете… Дима?

Он посмотрел на Марту несколько свысока и вздохнулбайроновским вздохом. Ему было двадцать пять лет, шеф оставил его «заглавного», он чувствовал свое превосходство над Даниловым, за которым он долженбыл присматривать, и ему нравилась Марта. Просто так. Она была высокой ихудощавой, немножко бледненькой, очень симпатичной. Диме нравились все безисключения девушки — и все «просто так».

— Это я раньше в милиции работал. — О том, что он работалтам восемь месяцев или даже чуть меньше, Дима умолчал. — Кое-что понимаю.

— Мы не могли бы посмотреть видеозапись? — попросил Даниловвежливо. — Может быть, там что-то осталось?

Дима вдруг покраснел. Марта посмотрела с удивлением — онвесь стал розовый, от шеи до волос, и этот розовый младенческий разлив вдругсделал его совсем мальчишкой.

— Как это я сам не подумал, — пробормотал он себе под нос, —это же в первую очередь надо было…

Марта и Данилов проводили глазами его стремительноудаляющуюся спину.

Спина удалялась в сторону кухни.

«Вернее, того помещения, которое вчера было кухней», —подумал Данилов мрачно.

— Куда это он?

— Там камеры наблюдения.

— В кухне?!

— Нет. Не в кухне. Рядом, где мы… где лежал охранник. Марта,я прошу тебя, пойди выпей кофе и посиди в машине. Я боюсь, что тебе вредно…

— Ты лучше ничего такого не бойся, — посоветовала Марта, —давай я тебе чем-нибудь помогу.

— Ты мне ничем помочь не можешь, — сказал Данилов твердо, —было бы очень хорошо, если бы ты мне не мешала.

Марта хотела было вступить в очередную дискуссию, нопосмотрела ему в лицо — и не стала.

Ни разу за все пятнадцать лет она не видела, чтобы Даниловвыходил из себя. Он бывал подавленным, недовольным, усталым и никогда —взбешенным. Марта подозревала, что такие сильные чувства, как бурное веселье,бешенство или горе, вообще ему незнакомы.

Сейчас он был каким-то странным. У него были красные глаза —очевидно, все от тех же химических испарений, наполнивших дом, как газовуюкамеру, — и щека возле рта будто мелко дрожала.

— Андрей Михайлович, — позвал охранник, — подойдите,пожалуйста!

— Марта, — Данилов стянул с плеч дубленку и сунул ее Марте вруки, — пожалуйста, отнеси в машину. Мне в ней неудобно и жарко. Я где-тобросил шарф и был бы признателен, если бы ты его нашла. Это… ручная работа,вышивка и что-то еще, — добавил он, как будто смущенный тем, что просит ее отакой глупости, как шарф.

— Мамочкин подарок? — уточнила Марта.

Данилов на нее даже не взглянул.

— Андрей Михайлович!

— Да. Иду.

Наверное, таким будничным и спокойным тоном он разговариваетв своем офисе, когда секретарша сообщает ему, что в очередной раз звонит МартаЧерниковская.

Хрупая стеклом, он решительно прошел в сторону кухни, иМарта двинулась за ним, как на поводке, неся в охапке его дубленку. Мех внутрибыл мягкий, нагретый Даниловым. Марта задышала в этот мех, и жить сразу сталокак-то полегче.

— Кассета на месте, — проинформировал охранник, оглянувшисьна них.

Марта старательно отводила глаза от черной густой лужи наполу. — Только запись на ней…

— Затерта? — спросил Данилов равнодушно.

— Нет, — ответил Дима почти весело, — не затерта, АндрейМихайлович!

Несколько маленьких телевизоров, поставленных друг на другав два ряда, оказались за низкой кирпичной стенкой, которая как будто отделялахозяйственное помещение от наблюдательного поста. Там был стол, вращающеесякресло с высокой спинкой, кушеточка, накрытая тощим солдатским одеяльцем,стопка засаленных детективов с вылезающими страницами, пепельница,электрический чайник и две не слишком чистые кружки.

Казарма.

Вот ведь как странно.

Человек моментально создает вокруг себя именно такоепространство, в котором ему комфортно и привычно. Вряд ли служба безопасностиТимофея Ильича Кольцова недополучала средств или не имела возможности как-тоукрасить быт сотрудников, и вокруг был все же не полигон в Семипалатинске, анекоторым образом дворец и сказочная красота, и тем не менее охранникипредпочли устроить себе казарму. Во Дворце им было бы неуютно.

Охранник оглянулся, на секунду задержал взгляд на Марте,нажал какие-то кнопки, что-то переключил — маленькие экраны разом вздрогнули,пошли полосами, и появились черно-белые картинки, почти фотографическинеподвижные.

— Что это такое? — спросила Марта и еще чуть-чутьприблизилась.

— Это камеры. Их четыре штуки. У ворот, у главного входа, состороны леса и последняя у забора. Запись идет только с той, которая у входа.Смотрите.

Фотографические картинки вздрогнули, затряслись, побежалибелые цифирьки, откручивая время назад, протянулась серая полоса, и Мартаувидела себя — большая голова, короткие ножки, — как будто камера смотрела нанее сверху. Впрочем, она и смотрела сверху. Рядом с Мартой оказался такой жекуцый и коротконогий Данилов, они смешно потоптались у входа и вперед спинамибодро двинулись за угол дома. Там они еще потоптались и наконец убрались заугол.

— И все? — спросил Данилов.

— Все, — согласился охранник. — Выходит дело, кроме вас, научастке никого не было. Данилов мельком взглянул на него.

— Можно все сначала?

— Да сколько хотите.

Снова полосы, цифирьки, время назад, и опять Марта сДаниловым у порога, похожие на двух пингвинов. Один пингвин побольше, другойпоменьше.

«Значит, камера „увидела“ только нас. Больше никого не было.А мы — вот они, на пленке. Получается, что дом Тимофея Кольцова разгромилиименно мы с Даниловым. Мы?!»

— Послушайте… — Марта потянула охранника за рукав. Она вдругтак заволновалась, что даже перестала прятать нос в спасительную шерстьданиловской дубленки. — Это ничего не значит. Это какая-то ерунда! Когда мыприехали, все уже было так, как сейчас. Вы слышите меня?

— Слышу, — согласился охранник с сожалением, как показалосьМарте.

— Кассету можно было затереть, — предположил Даниловхладнокровно.

— Конечно. Только для того, чтобы ее затереть, нужно знать,что запись идет только с одной камеры. Кто мог об этом знать? Кроме нашихребят, которые здесь дежурят, никто. Ну и еще, конечно, кто здесь бывает часто,тоже, наверное, знает.