— Я спрашиваю, что ты надумал? Ну, про все эти дела.

— Да почти ничего. Есть два момента. Первый — зачем прислализаписку. Ну, что пощады не будет. Я вообще не очень понимаю ее назначения.Зачем?

— Может, чтобы ты испугался?

— Чего?

— Ну, вот как раз этого — что пощады не будет.

— Какой пощады? Марта, если речь о смерти моей жены, то я…не убивал ее.

— Я знаю.

Марта знала не все.

А тот человек знал. Знал, что во всем виноват Данилов.

Откуда?! Откуда он мог об этом знать?! Даже Марта об этом незнала.

— Это очень странно. Зачем ее прислали? Да еще нам обоим.Какое-то абсолютно нелогичное действие.

— Хорошо тебе, Данилов, ты всегда абсолютно логичен в своихдействиях. А этот… псих вполне может быть и нелогичен.

От этого слова — псих — Данилову вдруг стало зябко, какбудто по комнате прошел холод. Данилов даже видел, как он прошел — ледянымветром мазнуло по полу, шевельнулась белая штора, струйка дыма исчезла надсигаретой, прихваченная невесть откуда взявшимся морозом.

— Почему ты решила, что он псих?

— Как почему? — удивилась Марта. — Разве человек в здравомуме и твердой памяти станет громить дом Тимофея Кольцова и бить по голове егоохранника?! И еще писать на стенах какие-то послания?!

— Да, — согласился Данилов, чувствуя, как ему холодно, —надпись на стене — это непонятный момент номер два. После записок.

— Как номер два, — опять удивилась Марта, — почему номердва?! А налет на дом — это какой номер?

— Никакой, — тихо сказал Данилов, — в истории с домом ничегонепонятного нет.

— Как?!

— Так. Дом разгромили, чтобы застать меня на местепреступления. Все логично. Я пока не представляю себе, что можно былоизобрести, чтобы заставить охранника открыть ворота, но что-то было изобретено.Мало того, что он открыл ворота, он еще дал этому неизвестному дойти до кухни!От входной двери до того места, где его ударили, далеко. Почему охранникпозволил ему спокойно идти почти сто метров? Почему повернулся спиной? Каквообще все это было?

Данилов закрыл глаза.

Дом — его дом! — был еще цел, приветлив и оживлен. Этолучшее время для дома, когда он только что построен или отремонтирован, и егопока не загромоздили вещами, коврами и тряпками на окнах, когда он просторен,свободен, когда он пахнет смолой, скипидаром, свежей штукатуркой и снегом,потому что постоянно приходится открывать окна, чтобы напоследок что-нибудь ещевтащить или померить подоконники и рамы.

Во двор въехала темная машина — охранник впустил ее. Из неевышел человек, и пошел к входной двери, и открыл ее, нажав на латунную ручку,вделанную в толстое тонированное стекло. Он открыл дверь, сделал шаг иостановился на пороге, внимательно и сосредоточенно оглядываясь, привыкая ктеплу и запаху этого нового дома, намечая свой разрушительный маршрут. Вокругбыло так, как он и предполагал, — спокойно и пусто. Немного мешал охранник, ночерез несколько секунд он больше не будет мешать.

Человек еще постоял и пошел через гостиную к двери на кухню,нащупывая в кармане то, чем он ударит по голове. По мягким и податливымчеловеческим костям. Или он все время держал это в руке?

Он дошел до кухни и увидел парня в джинсах и синей майке.Парень собирался пить кофе.

— …Данилов!!!

Лоб и шея были мокрые. Рука, державшая сигарету, сильнотряслась.

Неврастеник, урод.

— Данилов, ты что? В обмороке?

Это была почти правда, и ему стало так стыдно, как будто онснова стоял трясущийся и голый посреди комнаты, а медицинское светило утешалоего мать: ну-ну, вы-то сделали все, что могли, это он не справляется. Все делов нем.

— Я не в обмороке. Марта. Я просто… подумал о другом.Отвлекся.

— Ну да, — недоверчиво согласилась Марта, — отвлекся.

Они помолчали, думая друг о друге.

Марта вытянула ноги в толстых белых носках и привалиласьспиной к трухлявому поролоновому медведю — отец купил его маме, когда родиласьдочь, то есть Марта.

Данилов поднялся из-за стола, аккуратно нажал кнопку начайнике, достал салфеточку, расстелил ее на столе — строго параллельно краю — ипоставил китайскую кружку с крышкой в виде пагоды. Крышка звякнула, когдаДанилов ставил чашку, и он недовольно поморщился.

— Завтракать собираешься? — спросила Марта из трубки. — А яеще лежу.

— Откуда он мог знать, что в доме никого нет?

— Что?

— Откуда он мог знать, что он не застанет там меня,например?

— Кто?

— Тот, кто устроил погром. Откуда он знал, что я приеду не кдевяти утра, а к началу одиннадцатого? Откуда он вообще узнал, что я приеду?Вся декорация имеет смысл только в случае моего присутствия в ней. Если бы я неприехал, заставать на месте преступления было бы некого. Откуда он узнал?

— Да, — согласилась Марта, и Данилов почувствовал, как оназаволновалась, — все правильно. Кому ты говорил, что собираешься в субботу настройку?

«Тебе, — подумал Данилов. — Я сказал об этом тебе. Большемне говорить было некому».

— Какие у тебя планы, — спросил он быстро, — что ты будешьделать?

— Дел у меня полно, — ответила Марта с досадой, — я целуюнеделю ничем не занималась. У меня в выходные все время одни и те же планы —постирать, приготовить и перегладить то, что постиралось. Так кому ты говорил,Данилов? Может, этой своей дуре, которая вечно отвечает, что ты уже уехал, апотом еще не приехал?

И тут Данилов вспомнил.

Ну конечно.

Он предупреждал секретаршу, что в субботу поедет посмотретьна дом. Он сказал ей об этом в пятницу, уезжая. Она собиралась в субботуработать «в счет отгула». Данилов не возражал. Он никогда не возражал. Ему быловсе равно, в счет или не в счет, секретарша была ему нужна в основном «дляплезиру», как это называла Марта, — какой же офис без секретарши! Даже нателефонные звонки Данилов предпочитал отвечать сам.

— Я действительно предупредил Ирину, — сказал Данилов,соображая. Ириной звали секретаршу. — Спасибо, что ты мне подсказала. Марта.Извини, я должен срочно позвонить.