– А сейчас?

Он пожал плечами:

– Мир стал безопасен. Люди не бросаются на помощь, предпочитаяпозвонить в полицию, медпомощь, ветнадзор, электрикам, газовикам… Специалистывсе сделают лучше!

Она фыркнула:

– Ты считаешь, так правильнее?

Он снова пожал плечами:

– Наверное. Хотя мне, конечно же, жаль романтику техдиких времен, когда люди были проще. Вот как у вас сейчас.

Она сердито сверкнула глазами. С нею здоровались все чаще, акогда вошли в тесный двор, где со всех сторон высокие древние стены, к Марии сжалобными криками бросились женщины, а двое очень немолодых бородатых мужчинобеспокоенно поглядывали то на нее, то на Стивена.

– Был взрыв в кафе, – коротко объяснилаМария. – Если бы не вот он, жертв было бы больше… Нет, его толькопоцарапало, в больницу не хочет.

Стивен слышал такие горячие слова благодарности, чтопоспешил от неловкости нырнуть вслед за Марией в узкий проход.

Они вышли во внутренний дворик, похожий на каменный колодецогромных размеров, Мария открыла ключом дверь, зажгла свет и предупредила:

– Осторожно, ступеньки здесь ветхие… а ты вон какойогромный!

В комнате он снял рубашку, кровь на боку взялась коричневойкорочкой. Он натянул кожу, посыпались мелкие струпья. Царапина оказаласьдлинной, но, чувствовал, неглубокой.

Мария быстро осмотрела ранку.

– Больно?

– Заживет, – ответил он с ухмылкой. – На мнезаживает быстро.

– Ты в самом деле американец? – усомнилась она.

– А что не так?

– Американцы помешаны на здоровье, – уличилаона. – У вас там поставили бы сейчас прививки от столбняка, десяток уколовот всех болезней, комплекс витаминов и курс лечения в особой клинике дляпострадавших… И не забыть еще предъявить правительству многомиллионный иск заваше пошатнувшееся здоровье, моральное и физическое!

Он с любопытством рассматривал ее.

– Вот как ты воспринимаешь нас?

– А разве вы не такие?

Он пошел в ванную, бросил рубашку в стиральную машину.Быстро огляделся, на полочке над раковиной обычный женский набор всякой фигни вкрасивой упаковке, бритвенный прибор, но это еще не говорит о присутствиимужчины: тогда приборов было бы два, у женщин обычно свой для бритья подмышками, а то и ног.

Через раскрытую дверь слышал, как на кухне зашумело. Обычнопо звуку он умел отличить все кофемолки, мясорубки, соковыжималки, но эточто-то иное. Возможно, израильского производства.

Она выглянула из кухни, волосы уже собрала в пучок.

– Прими душ, – посоветовала она.

– Раньше дамы?

– Пока заряжу обед, – объяснила она. – Апотом я.

– А я сожру обед, – согласился он. – Хорошо.

– Обед будет готов, – ответила оназлорадно, – когда выйду из душа. А пожирать недоваренное мясо – этополучить несварение желудка.

Он ухмыльнулся и зашел в ванную, оставив дверь раскрытой.Если захочет, может присоединиться, душ у нее просторный. Не двойной, нетвторого сиденья, но с откидной полочкой для ног. С ее весом и прямой спиной тамсидеть можно.

Прохладная вода ударила со зверским напором, он вспомнил,что Израиль вроде бы испытывает недостаток воды, попробовал на вкус, прекраснаяпресная. Евреи, как всегда, поднимают шумиху по всему миру, какие они бедные,какие несчастные, даже воды у них нет, а у самих бассейны переполнены…

Включил горячую, прозрачные стенки сразу же заволокло паром,стали матовыми. Если она и увидит, что оставил дверь открытой, то все равно онцеломудренно скрыт, как прекрасный Иосиф от взора, как ее там, Зульфии,угадывается только его движущийся силуэт.

Странное позабытое чувство овладело им, когда медленноподставлял грудь и плечи тугим струям. Только в доме родителей чувствовал себятак легко и свободно. Даже в своей просторной квартире в Манхэттене ощущал себявсе еще в рабочем кабинете, а когда купил домик во Флориде, надеялся хоть тамощутить комфорт и все удобства, к которым так стремятся американцы, а значит –все люди, но, увы, чувствовал себя так, будто купил выставочный экспонат и самстал им.

И вот здесь, в тесной малогабаритной квартирке, небогатой,скажем прямо, чувствует себя удивительно уютно.

Когда он раздвинул пластиковые створки, в ванной комнатевовсю трудится стиральная машина, через стеклянное окошко видно, как в мыльнойпене крутится нечто темно-синее, понятно, его джинсы.

Он влез в трусы и, шлепая босыми ступнями, вышел на кухню.Мария, стоя к нему спиной, заглядывала в кастрюлю. Она опустила крышку, онподошел сзади, обнял ее, чувствуя в ладонях довольно полные груди, вдохнулзапах ее волос.

Все получилось бездумно, само собой, он сам не ожидал отсебя такого действа, а Мария на мгновение замерла, затем ее тело расслабилось,он пару секунд чувствовал в своих объятиях восхитительное женское тело, потомона произнесла деловито:

– Рубашку я отдала тете Симе, это соседка. Онапосмотрит, что можно сделать.

Он произнес ей в волосы:

– Да так уж и важно?

– Я так и сказала, – ответила она. – Симасказала, что еще посмотрит среди рубашек ее старшего сына.

Он расцепил руки, она опустила крышку и медленно повернуласьк нему. Взгляд ее пробежал оценивающе по его обнаженной груди. Ниже нескользнул, и Стивен ощутил, что ей вовсе не пришлось сдерживаться.

– У тебя хорошо развиты грудные мышцы, – сказалаона. – Впрочем, вы там в Америке все на спортклубах помешаны.

– У меня и животные мышцы неплохие, – ответил онскромно. – В смысле, на животе. Пощупай.

– Может быть, позже, – ответила она. – Хотяеще не уверена. А теперь следи, чтобы не сбежало вот из этой большой кастрюли.

Она удалилась красиво и грациозно, не прилагая ни малейшегоусилия, он в состоянии отличить доведенное до автоматизма умение манекенщиц отживотной грации абсолютно здорового организма.

Из ванной она вышла с пышным тюрбаном на голове, в длинномбелом халате, целомудренно запахнутом туго и перехваченном на талии узкимпояском.

– Суп готов, – доложил он. – Сбежать даже непытался, но попытки делало вот это… странное.

Она окинула взглядом кастрюльки и сковородки.

– Странное? – повторила с неописуемым презрением. –Это и есть знаменитый чолнт! Его только в этом квартале и делают!

– С ума сойти, – сказал он искренне. – ВШтатах если что делают, то на всю страну. Это и есть демократия. А у васкакое-то постоянное ущемление.