куда-то, очнусь — слава Богу, всего лишь сон. Потом представлю, что из-за каких-то паршивых денег могла тебя лишиться, и жить больше не хочется, — внезапно произнесла Тома совсем тихо.

— А я уж подумал, прощай любовь, увяли помидоры…

— Даже если и увянут, ещё много чего останется, — усмехнулась она и бережно прикоснулась губами к его небритой щеке.

Вечером под потрескивание жарко полыхающих поленьев Тома рассказала, что осторожно удалось выведать за это время. Незадачливые рэкетиры остались к счастью, живы, и лежали в больнице. Показания они давать отказались, объяснив, что сами, не удержавшись на пустой скользкой дороге, завалились в кювет.

— Тем не менее, по служебным делам на «четвёрке» больше ездить нельзя, мало ли, кто и где вспомнит, или искать будет. Поэтому оставь её себе, как премию, — решительно заявила Тома. — Работать теперь будем по иной схеме. Будешь получать пока зарплату, а к лету видно будет.

— Хорошо, хоть так. Я грешным делом подумал, просто укажут на дверь, — вздохнул Женька.

Тома поглядела на своего возлюбленного испытывающе:

— Мой бывший о тебе очень высокого мнения, просил кланяться и передавать привет.

— Какие церемонии, можно подумать, ему не всё равно, — подхватился Плесков.

— Я тоже так думала, но выяснилось: нет. По приезду, правда, что-то вроде лёгкой ревности проскочило. Все вы мужики — собственники в душе, — она тихонько вздохнула. — Он предложил подумать о расширении сферы деятельности. Ну, ни век же такому, как ты, просто деньги пересчитывать.… Только, встречаться вам ни к чему, будете, как два бойцовых петуха, друг на друга глядеть.

— С наукой раз и навсегда покончено, для меня, во всяком случае, — решительно заявил Женька. — Она так далеко ушла, что уже не догнать.

— А ты не спеши. В тебе больше обида говорит, что обошли когда-то, — она вдруг решительно вылезла из-под одеяла и стала одеваться.

— Свидание окончено? Страдалец получил свою толику утешений, и должен быть удовлетворён, — съехидничал Женька, глядя, как она, вынув из сумки новый адидасовский костюм, натягивает его на стройную фигуру. — Теперь снова в поход к новым свершениям.

— Не надейся, я сюда приехала до конца недели. Пойдём, пройдёмся… Вина опять купим, кильки в томате, вспомним, как на звёзды смотрели, — предложила Тома.

Хрустел свежий настил под ногами, убаюкивая настоянную на хвойных запахах первозданную тишину. Словно тугая девичья коса, вилась по обочине и терялась среди сугробов узорчатая дорожка, сплетенная на снегу двумя парами следов. Внезапный шум крыльев потревожил, казалось, заснувшие вековые ели. Пробудившись от сна, они распрямляли неловко согнутые ветви, спеша отряхнуть налипший за ночь снеговой покров. Ёще мгновенье, и потревоженная туча воронья многоголосым карканьем наполнила рощу…

Покрытые снежной пылью влюблённые с раскрасневшимися лицами стали похожи на деда Мороза и Снегурочку, и зашагали назад по еле заметной тропинке.

— Так трудно стало. Всё больше студентов после окончания за границу уезжают, и учебный процесс приходится перекраивать с учётом этих требований, — с обидой поделилась Тома.

— Как там дядя Саша поживает? — внезапно вспомнил Плесков.

— Его осенью ректором выбрали, ты разве не знал? — удивилась она. — Теперь главный идеолог всех новшеств. Позвонил бы как-нибудь…

— Рука не поднимается, с глаз долой — из сердца вон, иначе мы, россияне, не можем.…Да и непонятно, как моё появление в институте воспримут.

— Признайся, назад в альма-матер нет — нет, да тянет? — Плесков набычился и решительно помотал головой. — Зря ты так, институт совершенно другим стал. Многих из твоих доброжелателей давно нет. Кто-то уехал, другие в бизнес подались…

Шумно выдохнув, Женька остановился и закурил, выпустив струйку дыма в морозный воздух

— Может, ты и права, — неожиданно согласился он, догоняя Тому. — Мне только нужно с Лёшкой и Алевтиной до конца разобраться…

Тома бросила на возлюбленного жалостливый взгляд:

— Я уже год хожу по институту и вспоминаю, как мы столкнулись однажды в этом длиннющем коридоре. У тебя был такой вид, словно на минутку спустился с неба, и после его просторов никак не сообразишь, что оказался на бренной земле. Я сразу решила: вот молодой, а уже настоящий физик. Потом, когда ты вызвался проводить меня до автобусной остановки, всё думала: решится пойти дальше или нет, а уже в саду никак не могла понять, зачем так далеко тащить, поприличней куст выбирает, что ли…

— Я заранее всё рассчитал и бдительность твою усыплял до последнего момента, выходит зря, — усмехнулся Женька.

Они ещё немного поблуждали по замёрзшим просекам, и пошли согреваться в дом.

XV

В канун праздника Победы тихо скончалась баба Клава. Ещё поутру она привычно копошилась, собирая Борьку в школу, потом сходила на Пятницкий рынок за капустой, и наварив свежих щей, уселась смотреть телевизор. Когда Павлик с Юлькой вернулись и сели обедать, баба Клава была в норме и горячо обсуждала бойкот Картером Олимпийских игр. Ближе к вечеру над Замоскворечьем разгулялась страшная гроза. Сопровождаемые зловещей канонадой калибров небесной артиллерии, молнии бесновались у самых крыш, озаряя близлежащие дома вспышками мертвенного света. Из водостоков хлестали ручьи мутной пузыристой воды, превращая двор в одну большую лужу. Казалось, ещё немного, и вода устремится в подвалы… Гроза отступила внезапно, оставив на асфальте сорванные почки тополей и пятнышки лепестков черёмухи. После дневной духоты в воздухе разлилась долгожданная прохлада.

Павлик с Юлькой сидели у себя, и за стрёкотом швейной машинки не услышали необычной тишины, воцарившейся в квартире после грозы. Первым встревожился Борька. Когда осторожно открыли дверь в комнату, баба Клава еле дышала. «Скорая» отвезла старушку в Яузскую больницу, где под утро она отошла, не приходя в сознание.

Хоронили бабу Клаву на Ваганьково, в правом крыле среди пресненских работяг. Глядя, как гроб опускается в свежевырытую могилу, Павлик не выдержал, и на глазах у всех разрыдался. Юльке пришлось отвести его подальше от посторонних глаз и долго успокаивать. Панихиду отслужил батюшка из местной церкви. Дождавшись, когда покойной отдадут последний долг, Павлик с Юлькой задержались, и долго глядели на могильный холмик и деревянный крест с карточкой у изголовья.

— Такая тоска внутри, — заметила Юлька, — словно мы с тобой осиротели. Это при живых-то родителях…

— Твоя мать во время панихиды головой вертела, будто искала кого-то, — заметил Павлик.

— Решила, что мы твою мать из Ташкента вызвали, — пояснила Юлька. — Кстати, ты сообщить ей догадался?

— Хотел сначала, — виновато ответил он. — Потом подумал: приедет, начнутся расспросы, то да сё.… Ни к чему всё это в нашем с тобой положении. Напишу, когда образуется.

— Когда мама поняла, что твоих родственников нет, на меня перекинулась. Уговаривала снова пойти и попроситься в театр. Никак не может успокоиться, что я заслуженной артисткой не стала, — усмехнулась Юлька. — Я ей: Борька уже