Павлик. Ему показалось, что с ним общаются, как с тайком нашкодившим мальчишкой, и эта комедия начала надоедать. — Я ещё могу быть чем-нибудь вам полезен?

— Успокойтесь и не стройте из себя жертву произвола, — хмыкнул куратор. — Насильно бумагу вас никто подписывать не заставлял.

— Я отказываюсь от дальнейшего сотрудничества, — решительно заявил Павлик и почувствовал облегчение от сказанных слов. — Так и доложите руководству. За содеянное готов ответить.

— Вам жить дальше, — куратор пожал плечами. — Как наверху решат, судить не берусь, но героя из вас делать не будут, не рассчитывайте и не надейтесь. Лично я с самого начала был против топорного использования таких артистичных личностей, как вы, времена не те, — вынув сигареты, он угостил Павлика и закурил сам. С пару минут оба молча дымили. — Вообще, карьера любого артиста штука переменчивая, — наконец, философски заметил куратор. — Человек вы молодой, успехи, судя по медицинскому заключению, в прошлом. С нашей поддержкой можно долго держаться на плаву, а вот ярлык «стукача» двери закрывает, — он протянул записку с номером телефона, — если надумаете, позвоните.

В эти самые времена у Юльки грянул пенсионный возраст. Предчувствуя скорый конец карьеры, она словно сбросила незримые путы. В «Умирающем лебеде» её раненая птица до последнего мгновения не верила в возможность скорой смерти и, вопрошая о помощи, бросала по сторонам молящие взгляды. В какой-то миг, осознав трагическую неизбежность, лебедь делал последний отчаянный взмах крылами и, изогнув небольшую изящную головку, застывал с немым вопросом: «Что я вам всем сделал, зачем вы меня мучили»…

Неожиданно её «Лебедь» попал, что называется, на волну. Подогретая скандалами в балетном мире, публика воспринимала его на ура, а исполненный скепсиса маститый критик, побывав на спектакле, оборонил в узком кругу: «Здесь есть что-то от самой Анны Павловой». Вскользь брошенная фраза оказала магическое действие на режиссёров. Юльке предложили попробовать себя в сольных партиях, о которых она и не мечтала. И прежде казавшаяся крохотной, звёздочка напоследок ярко вспыхнула на главной сцене. Вскоре один из её лучиков почти случайно достиг начальственных вершин, и на осеннем горизонте замаячило звание заслуженной артистки…

Только Павлик не замечал общей эйфории. Откровенный демарш в разговоре с куратором напрочь выбил его из обыденной колеи. В ожидании, что вот-вот придут арестовывать и на глазах всего двора с позором поведут к «воронку», он вздрагивал от каждого стука в дверь. Визиты монтёра или газовщика из ЖЭК казались большей частью надуманными. После вопросов об ответственном квартиросъёмщике страхи перекидывались на Юльку, и он, глядя на уставленную букетами квартиру, ходил, ни жив, ни мёртв. Особенно тягостно становилось вечерами. Рука не раз сама тянулась к телефонной трубке, палец начинал крутить диск старенького аппарата в прихожей, и… после первых цифр застывал на полпути. Глядя, как внук мечется из угла в угол, не находя себе места, баба Клава молча вздыхала, а сын Борька, сызмальства привыкший к постоянному отсутствию родителей, провожал отца недоумённым взглядом.

Почувствовав, что обстановка грозит выйти из-под контроля, Павлик плюнул на расхожие предубеждения и решился, тайком от жены, посетить Большой в день её спектакля. Забившись в глубину ложи, он неподвижно высидел все три акта, разглядывая порхающую по сцене Юльку, и незаметно его нутро стало заполняться умиротворённостью. После спектакля, Павлик, как ни в чём не бывало, встретил жену у служебного входа. За первым визитом последовал второй и третий.…Глядя на раскланивающуюся счастливую Юльку, он, под бурные овации зала, решил, наконец, как поступить с куратором, и сразу успокоился: «Что сделано, то сделано, не буду звонить. Вряд ли на пике успеха её осмелятся тронуть. А после Олимпиады видно будет»…

Идиллия завершилась так же нежданно, как и началась. Как-то Юлька явилась домой необычно рано с опухшими от слёз глазами.

— Представляешь, режиссёр перед репетицией попросил заглянуть в отдел кадров. Там, сославшись на решение сверху, вручили трудовую книжку, и отобрали пропуск, — пожаловалась она по-детски растерянно. — Даже остаться в балетном классе ассистентом не предложили.

Павлик, конечно, слышал про интриги в коллективе Большого. Но с такой ненавязчивой лапидарностью отношений столкнулся впервые.

— Может, ты перебежала дорогу кому-то из ваших прим? — попытался успокоить он жену, всячески отгоняя назойливую мыслишку, что причина кроется совсем в другом.

Юлька задумчиво посмотрела на фикус, красовавшийся в одиночестве у окна. В глазах скользнула прежняя озорная искорка.

— Даже если и так, какая теперь разница, — вдруг весело заметила она. — Я поняла: это плата за успех, который появился, как гость, которого уже перестали ждать. Хорошо, обошлось без лишней шумихи. По правде говоря, от этой постоянно завидующей и интригующей богемы у меня накопилась такая усталость, что уже никакое звание не спасло бы. В последние разы шла на сцену, как на Голгофу, — Юлька снова жалобно всхлипнула. — В гримёрках, будто специально сговорились, не замечает никто, только разговоров, у кого какой любовник, да сколько пар колготок с последних зарубежных гастролей привезли. Хочется общаться с обычными людьми, ходить в кино, знать, что в мире происходит, за столом есть всё подряд. Я не Максимова и не Плисецкая, без меня балет никуда не денется…

Слушая жену, Павлик только кивал, не зная, радоваться внезапному концу её карьеры или огорчаться. «Ещё на прежнем кураже находится. А завтра, послезавтра, когда не нужно будет спешить на репетицию или спектакль, и она поймёт, что больше никому не нужна, как заговорит?»

— Никогда не задумывалась, как обычные простые люди живут? — осторожно поинтересовался он. — Юлька недоумённо помотала головой. — Так вот, небольшая часть: инженеры, врачи, учителя, крутятся, как белки в колесе, между домом и работой. А среди работяг поговорка ходит: «Спасибо партии родной за доброту и ласку. Всю неделю водку пьём, по воскресеньям красное». Нам с тобой это не грозит, — успокоил он жену, — зарплаты не хватит…

XIV

Перед новогодними праздниками Алевтина не выдержала и позвонила сама. Трубку сняла Лена и долго односложно пикировалась с матерью. Стараясь не вслушиваться, Женька включил телевизор погромче. Неожиданно дочь вернулась в комнату:

— Она уговаривала встречать Новый год у бабушки. Я отказалась. Теперь хочет с тобой поговорить…

Женька, нехотя поднялся с дивана.

— Смотрю, хорошо устроился. Воспользовавшись моим отсутствием, зашёл на минутку и остался, — раздался в трубке хорошо знакомый недовольный голос.

«Говорит так, будто только вчера расстались, — с раздражением подумал Плесков. — Хотя бы, поздоровалась для начала»…

— Теперь, полагаю, квартиру менять начнёшь?

— Во-первых, здравствуй, — ответил он спокойно, как только мог. — И, во-вторых, для размена нам надо развестись, а позориться на старости лет неохота…

— Ладно, после праздников обсудим, сейчас у мамы со здоровьем неважно, — она бросила трубку.

«Горбатую могила исправит», — в сердцах подумал Женька и