«Священное место, ну надо же. Черви безмозглые!»

— Святы только предки, — буркнул я, и поймал благодарный взгляд зверя.

Разговорившись, зверь рассказал про их Пещеру Правды. Я и так многое знал, но не перебивал. Птенцы, достигая второго пера, обязаны были пройти посвящение, доказывающее, что они прирождённые воины.

— Вот только чудовище там появилось, — вздохнул Готто, — Уже двое птенцов пропали, а завтра пойдёт и мой.

— Твой сын?

Зверь кивнул:

— Ты его отправил со своим словом.

Я кивнул, не решаясь больше ничего говорить про бревно с надписью «ВЕСТЬ». И дураку понятно, что с таким «посланием» его сын дойдёт до Ласточек не скоро.

Готто отнюдь не выглядел таким уж неотёсанным дубиной, и глаза, белевшие на темнокожем лице, светились проницательностью. Он понимал, в чём заключалась хитрость, но не решался об этом мне сказать.

Ведь, по законам Неба, ничего не нарушено. И старшее племя… кхм… оповещают, и звери не ослушались человека.

— Надеюсь, твоему сыну ничего не грозит?

— Нет, наше племя верно служит Ласточкам, — Готто уверенно покачал головой, — Да и кто может перечить человеку?

Я усмехнулся. Видел я таких зверей, которые не то, что человеку — они ангелов с демонами ни во что не ставят.

— Ласточки говорят, что посылали туда воинов, и беды больше нет. Вот только…

До меня не сразу дошло, что Журавль всё ещё говорит о Пещере Правды.

— Говори, зверь, что тебя мучает? Ты знаешь, я иду к наместнику.

Готто резко развернулся:

— Прошу, не надо говорить великому мастеру!

Я на всякий случай махнул: мол, не беспокойся.

Зверь зашептал:

— Не видел я, великий мастер, чтобы воины Ласточек туда ходили. Оно и ясно, их птенцам не скоро на посвящение, а о наших они не думают. Вот мы и мозгуем с соседями, как быть. С Попугаями говорили, с Суррикатами…

Он перечислял своих соседей, а я думал над услышанным. Как быть, как быть. Будь я зверем, можно было бы и помочь. Но зверем я уже пробовал здесь пройти, и меня быстро отправили… в пещеру.

Нет уж, теперь у меня, как человека, чуть более глобальные проблемы. Пусть звери сами решают.

«И правильно, великий господин. Я тебе об этом уже два часа говорю. Может, прав был Белиар?» — задумчиво добавил бес.

Пустырей, почти выжженых солнцем, становилось всё меньше, а вот заросшие деревьями и кустарниками озёра попадались всё чаще. И иногда, поднимаясь на холмы, мне казалось, что впереди волнуется море. Только зелёное.

Такое чувство, как будто я снова в Шмелиный Лес возвращаюсь.

— Великий мастер, почему ты не захотел встретиться с Ласточками? — вдруг спросил Готто, когда я стоял на одном таком холме.

Он на миг обернулся, и стало ясно: вопрос дался ему с трудом. Едва заметное движение пальцев ко лбу, он зашевелил губами, испрашивая прощения у Неба.

Очень, очень трудно даётся зверям в этой глубинке самостоятельность. Он никак не мог понять, что его старшая стая может уже давно не чтит законы. А иначе почему Ласточка Мози меня в пещере завалил?

«А может, они просто трусы? Даже бесы имеют больше воли, чем эти черви!»

Впереди, в полукилометре, действительно возвышалась стена леса, будто настоящие джунгли. И деревья здесь все были тропические.

Джунгли шумели, и даже отсюда было слышно крики экзотических животных. Некоторые деревья возвышались гораздо выше собратьев, с ветвей свисали лианы, и на них можно было видеть какое-то движение.

Эх, мне б такое зрение, как у этого зверя. Вздохнув, я убрал руку от лба и посмотрел на Готто.

— Не всё гладко сегодня в Инфериоре, — спокойно сказал я, — Мне предстоит говорить с наместником о больших делах. О Престоле Ордена, о прецепторе.

Готто округлил глаза, и едва не бухнулся на колени. Зверю казалось, что он своими мелкими проблемами только оскорбляет человека. Оно и понятно: где-то там великие люди, огромные столицы, и дела их небесные. А тут просто блошиная суета — пещеры, племена, посвящения.

Справившись с волнением, Готто указал на лес:

— Там начинаются земли Чёрных Крокодилов. Дальше я не могу вести тебя, великий мастер.

Возникло неловкое молчание. Со вздохом я понял, что будет совсем уж свинством промолчать о том, что мне удалось выяснить.

— Готто, друг, — я положил ему на плечо руку, — Не ходите в Пещеру.

Тот округлил глаза, вздрогнул. Оно и понятно: прадеды, деды, отцы ходили, и тут вдруг залётный человек в отрепьях ставит крест на традициях.

— Но посвящение… оно должно быть!

— Наместник далеко, Ласточкам плевать. Думай сам. Там такие чудовища, что вы с Попугаями только на закуску им пойдёте.

Я знал, что прав. Даже если вся стая Танцующих Журавлей сунется в пещеру, это будет их последний танец. И пусть муравьи из Проклятых Гор ещё не могут пройти всей кучей за дым, где начинается Пещера Правды, но эти твари найдут проход.

А то и вообще ночью по поверхности придут в селение. Но об этом звери сами догадаются, если поверят мне.

— Нет, нет, — бедный зверь замотал головой, забубнил, — Ласточки говорили, что всё нормально. Мы же только посмотрим, и завтра сын мой пойдёт.

— Пойдёт и погибнет, — я рывком повернул Готто в сторону Проклятых Гор на горизонте.

Отсюда было видно не только заснеженные пики, но и склоны некоторых, особо выдающихся вершин.

— Про Муравьиные Горы слышал?

Готто кивнул, но показал куда-то вбок:

— Они там, на границе Оранжевых и Жёлтых земель. Наши деды рассказывали сказки о больших муравейниках, размером с горы.

— Муравьи пришли, Готто, — прошептал я, вкладывая в слова силу духа, и проникая ему в разум.

Сейчас я творил благое дело, и не чувствовал угрызений совести.

«А господин, оказывается, и сам уже отчасти демон…» — ехидно заметил Хродрик, — «Искушаешь похлеще Белиара, чтобы его душу намотало на жернова судьбы».

Моя стихия духа сработала чётко. Зверь повернулся, его круглые глаза излучали ужас.

— Но…

— Это не сказки, — я покачал головой, — Ласточки здесь не помогут. Думай, Готто, ты же охотник. Вы теперь добыча, и муравьи пришли за едой.

Я понимал, что война с ересью для этих племён теперь на втором плане. Армии муравьёв будет совершенно безразлично, поедать им меченых зверей, или нет.

Готто дёрнулся было в сторону, но потом остановился, вспомнив, что это неуважение к человеку. И бухнулся на колено, низко склонив голову.