к открытым обвинениям. Он назвал руководителей ленинградских писателей – А. Г. Дементьева и, в меньшей степени, А. А. Прокофьева – «попковцами», приведя ряд аргументов:

«На пленуме РК ВКП(б) Дементьев заявил, что он боролся за генеральную линию партии против какой-то антипартийной группировки в Союзе[1459], но ему мешали Синцов и Смоловик, особенно последний, якобы, все время молчал. ‹…› На пленуме райкома партии Дементьев заявил, что он очистил Литфонд, сняв руководство и Никитину[1460], которые теперь под арестом.

Далее, Дементьев заявил на пленуме, что он очистил аппарат издательства “Советский писатель” от Г. Сорокина[1461] и Н. Брыкина[1462]! Так ли это? Он ли это сделал или это сделано вопреки ему? Вы знаете, товарищи, что это сделано вопреки ему – органами УГБ. ‹…›

Почему вы, Дементьев и Прокофьев, упорно промолчали о том, как покровительствовали Гуковскому?»[1463]

Александр Григорьевич оказался в непривычном положении: поскольку принадлежность к «попковскому охвостью» сулила серьезные перемены в биографии, то ему пришлось оправдываться. Ответ его содержит любопытные характеристики как бывшего руководства, так и его собственную:

«В отношении Синцова и Смоловика. Я скажу следующее: мне и многим другим скромным работникам горкома, инструкторам не нравилась атмосфера, существующая в горкоме. Это была атмосфера подхалимажа, атмосфера командования. При этом Попков, Капустин в вопросах культуры, в вопросах литературы, в вопросах издательских, помимо той линии, которую проводили, были безграмотными неучами. Видели мы это? – Видели. Видел это и Друзин, и я видел. Не возражали, не протестовали, не боролись против. Факт? – Факт. Серьезная ошибка.

Относительно Синцова и Смоловика. Синцов и Смоловик, будучи людьми, по части культуры, более опытными и понимающими, отличались исключительной уклончивостью (вроде Василия Шуйского – лукавого царедворца), у них нельзя было получить ответа ни на один острый вопрос ‹…›.

У нас проводилось очень страстное и горячее партийное собрание по поводу космополитизма. Смоловик сидел рядом со мной в президиуме, но он не выступил и предоставил нам самим расхлебывать это дело. Эти руководители проводили такую линию: с писателями лучше не связываться, так как это опасно (могут куда-то написать). Такую линию они проводили, а я против этого не выступал, в этом моя ошибка.

Ошибка моя состоит также и в том, что мне следовало, раньше чем кому-либо, разглядеть тот смысл, который Попков вкладывал в термин “ленинградская тема”. Никого не дискредитирует попытка писателей писать о Ленинграде. Наоборот, мы и впредь будем писать о Ленинграде, о ленинградских рабочих, о ленинградских заводах, о выполнении обязательств ленинградцами, принятыми в письме товарищу Сталину, о ленинградских большевиках, но Попков вкладывал в эту тему свой смысл, свою политику – требования прославления ленинградской партийной организации. Должен был я это увидеть раньше других? – Должен был. Не увидел? – Не увидел. Моя вина? – Моя вина. ‹…›

Я был на октябрьском пленуме городского комитета партии, слушал выступление тов. Андрианова. После этого я пришел и сказал Александре Ивановне [Кривошеевой]: посмотрите Саянова, Берггольц, Прокофьева, переройте всю библиотеку и посмотрите, где в произведениях писателей имеются элементы подхалимажа к бывшему руководству ленинградской партийной организации. Я, как руководитель партийной организации, как член пленума городского комитета, обязан был это сделать или нет? ‹…›

По поводу Сорокина. Еще работая в горкоме, я настаивал на том, чтобы Сорокина снять. По приходе в Союз я приложил к этому все усилия, и Сорокин до ареста за 2–3 месяца был снят по моему настоянию с работы в издательстве “Советский писатель”. Настаивал, чтобы Брыкина снять с работы в “Советском писателе”[1464]. ‹…›

С космополитами. Вы говорите “Я”. Я этого не говорю, но считаю, что кое-что сделал в борьбе с космополитизмом и формализмом. Сделано было? – Да, сделано. Но я говорю, что сделал это не только я, а говорю, что партийная организация, писатели принимали участие в этой работе и я в ней принимал участие»[1465].

Учитывая характер обвинений руководителей ленинградской писательской организации, партбюро ЛО ССП 17 декабря 1949 г. рассмотрело вопрос «О справедливости и обоснованности политических обвинений, выдвинутых на партсобрании от 23 ноября 1949 г. против члена ВКП(б) Дементьева А. Г.»[1466] и аналогичный – в отношении А. А. Прокофьева. Партбюро встало на сторону обвиняемых, причем П. И. Капица даже отметил, что «Дементьев единственный в нашей писательской организации и раньше других возглавил борьбу с космополитизмом, проводил ее с партийных позиций, и, надо сказать, его очень слабо поддерживали»[1467].

По-видимому, именно наличие второго обвиняемого – А. А. Прокофьева – укрепило положение А. Г. Дементьева и позволило ему избежать последствий; созданная партийная комиссия не нашла в действиях А. Г. Дементьева и А. А. Прокофьева ничего, что могло бы подтвердить обвинения, выдвинутые Е. А. Федоровым, А. Е. Решетовым, Г. И. Мирошниченко и др. В случае, если бы обвинения были признаны основательными, их персональные дела пошли бы в партколлегию при Ленинградском ОК и ГК ВКП(б), а это бы кончилось для бывшего члена горкома присоединением к «попковскому охвостью». Но случилось иначе, и уже обвинители были привлечены к партийной ответственности за клевету.

Таким образом, А. Г. Дементьев чудом избежал жерла «ленинградского дела», продолжал оставаться ответственным секретарем ЛО ССП и только в январе 1951 г. уступил свой пост поэту и коллеге по партбюро А. Т. Чивилихину, но сохранил кресло члена правления ЛО ССП. Кроме того, с 1 сентября 1951 г. он занял должность члена редколлегии и заведующего отделом критики журнала «Звезда».

В декабре 1950 г. А. Г. Дементьев стал де-факто принадлежать к элите ленинградских деятелей культуры – он получил отдельную квартиру в знаменитом доме Адамини на Марсовом поле (адрес – набережная Мойки, д. 1/7, кв. 53), который сильно пострадал во время войны и был капитально реконструирован, после чего туда были заселены в том числе и деятели литературы и искусства. Кроме прочих, отдельные квартиры в доме получили Ю. П. Герман, Е. И. Катерли, Б. С. Мейлах, В. Ф. Панова, Л. Н. Рахманов, Е. А. Федоров, Б. Ф. Чирсков, Эльмар Грин…

Также А. Г. Дементьев продолжал свою научную деятельность. В начале 1951 г. он был зачислен в штат Пушкинского Дома[1468], а Гослитиздат в том же году издал его книгу «Очерки по истории русской журналистики: 1840–1850 гг.», которая была выдвинута ленинградскими писателями на соискание главной литературной премии[1469]. Но Сталинской премии книга удостоена не была.

В 1952 г. вышел учебник «Русская советская литература», написанный ведущими сотрудниками кафедры советской литературы филологического факультета ЛГУ А. Г. Дементьевым, Е. И. Наумовым и Л. А. Плоткиным. Этот