— Прощай, Роланд, — Сюзанна повернула голову, теперьсмотрела прямо перед собой, глубоко вдохнула и повернула дроссель на руле.Скутер плавно покатился вперед.

— Подожди! — крикнул Роланд, но она не повернулась, непосмотрела на него. Въехала в дверь, которая захлопнулась за ней с глухим,издевательским стуком, который он знал очень хорошо, который снился ему с техсамых пор, когда в полузабытье он брел по берегу Западного моря. Поющие голосаисчезли, остался только заунывный вой ветра прерий.

Роланд из Гилеада сидел перед дверью, которая уже выгляделаиспользованной и никому более не нужной. Открыться второй раз она уже не могла.Он закрыл лицо руками. Подумал о том, что никогда не чувствовал бы себя такимодиноким, если бы не любил их. И однако, не сожалел, что благодаря им егосердце вновь открылось для любви.

19

Позже (потому что всегда приходило позже, не так ли) онприготовил завтрак и заставил себя съесть свою долю. Патрик, тот поел саппетитом, а потом отошел, чтобы справить нужду, пока Роланд паковался.

Третья тарелка осталась нетронутой.

— Ыш? — спросил Роланд и пододвинул тарелку кушастику-путанику. — Не поешь хоть чуть-чуть?

Ыш посмотрел на тарелку, потом попятился на пару шагов.Роланд кивнул и выбросил еду на траву. Может, Мордред выйдет на их лагерь инайдет что-нибудь себе по вкусу.

Солнце уже поднялось достаточно высоко, когда они тронулисьв путь. Роланд тащил за собой Хо-2, Патрик шагал рядом, низко опустив голову.Но скоро биение Башни вновь наполнило разум стрелка. Близкое, очень близкоебиение. Эти ритмичные удары изгнали все мысли о Сюзанне, чему он толькопорадовался. Он полностью отдался этому биению и позволил ему заменить собой всемысли и все печали.

«Каммала-кам-кам, — пела Темная Башня, которой предстояловот-вот появиться из-за горизонта. — Каммала-кам-ти, стрелок должен прийти».

Каммала-кам-Роланд, твой поход почти завершен».

1

Дан-тете наблюдал, как длинноволосый парень, который теперьшел с ними, схватил Сюзанну за плечо и указал на танцующих вдалеке оранжевыхгобов. Мордред наблюдал, как она резко повернулась, выхватив один из большихревольверов Белого Папули. На мгновение дальновящие глаза, которые он нашел вдоме на Одд'с-лейн, аж задрожали в руке Мордреда, очень ему хотелось, чтобыЧерная Мамуля застрелила Артиста. Чувство вины так бы и вонзилось в нее!Совсем, как топор с тупым лезвием. Сокрушенная ужасом содеянного, она могла быдаже приставить ствол к собственному виску и второй раз нажать на спусковойкрючок. И как бы повел себя старый Белый Папуля, проснувшись рядом с двумятрупами?

Ах, дети такие мечтатели.

Этого, разумеется, не произошло, но он все равно увидел многоинтересного. Смотреть, правда, удавалось с трудом. Потому что бинокль дрожал нетолько от того, что Мордред волновался. Он тепло оделся, натянул на себя, и нев один слой, человские одежды Дандело, но все равно мерз. За исключением техмоментов, когда его бросало в жар. Но независимо от того, жарко ему было илихолодно, он дрожал, как дряхлый, беззубый старик, пристроившийся у печки. Исостояние его значительно ухудшилось после того, как он оставил позади дом Джо.Лихорадка ревела в его костях, как ветер в бурю. Мордред более не был голоден(потому что аппетит у Мордреда отшибло напрочь), но Мордред был болен, болен,болен.

По правде говоря, Мордред боялся, что умирает.

Тем не менее, он с большим интересом наблюдал за командойРоланда, благо видимость заметно улучшилась, когда разгорелся костер. Онувидел, как появилась дверь, хотя и не мог разобрать написанные на ней символы.Он понял, что Артист каким-то образом «извлек» ее в реальность этого мира.Видать, обладал божественным талантом создателя. Мордреду захотелось егосъесть, в надежде, что талант этот тогда перейдет к нему! Он сознавал, чтодуховный аспект каннибализма сильно преувеличивался, но не видел ничего плохогов том, чтобы проверить эту гипотезу на практике.

Он наблюдал, как они совещались. Видел, как она обратилась спросьбой (и, конечно же, понял, что это за просьба) к Артисту и Щенку, какуговаривала их, (составь мне компанию, чтобы мне не пришлось идти одной,пойдем, будь другом, точнее, оба будьте друзьями, бла-бла-бла) а потом порадовалсяее печали и ярости, когда и юноша, и зверек ей отказали; Мордред порадовался,хотя и понимал, что его задача от этого усложнится. (Впрочем, усложнится начуть-чуть, что могли противопоставить ему немой юноша и ушастик-путаник, кактолько он трансформируется в паука и ринется на них?) На мгновение емупоказалось, что по злобе она застрелит старого Белого Папулю из его жеревольвера, а вот этого Мордред не хотел. Старый Белый Папуля принадлежал ему,Мордреду. Так сказал голос из Темной Башни. Он, конечно, болел, он, возможно,умирал, но все равно старый Белый Папуля должен был стать его трапезой, а неЧерной Мамули. И то, она оставила бы мясо гнить, не съев ни кусочка! Но она незастрелила его. Наоборот, поцеловала. Мордред не хотел этого видеть, от тогопоцелуя ему стало еще горше, поэтому он отложил бинокль в сторону. Сам он лежална траве, в маленькой ольховой роще, дрожал всем телом, его бросало то в жар,то в холод, пытаясь сдерживать тошноту (весь предыдущий день его беспрерывнорвало и поносило, мышцы живота разболелись от напряжения, и через горло уже невыходило ничего, кроме густой желчи, а через прямую кишку текла коричневая жижавперемежку с длинными очередями). Вновь поднеся бинокль к глазам, он успелувидеть, как задние колеса скутера, на котором сидела Черная Мамуля, въезжают вдверь. Что-то там кружилось в воздухе. Возможно, пыль, но он думал, что снег.Слышалось пение. От пения этого ему стало почти так же тошно, как и от еепоцелуя со старым Белым Стрелком-папулей. Потом дверь за ней захлопнулось,пение оборвалось, и стрелок уселся у двери, закрыв лицо руками. Горевал, может,и плакал. Ушастик-путаник подошел к нему, положил длинную морду на сапог, вродебы пытаясь утешить, как мило, как тошнительно мило. К тому времени уже совсемрассвело, и Мордред на какое-то время задремал. Проснулся он от голоса старогоБелого Папули. Ветер дул в сторону рощи, в которой укрылся Мордред, так словадо него донеслись отчетливо: «Ыш? Не поешь хоть чуть-чуть?» Ушастик-путаник непоел, и стрелок выбросил еду, которая так мало значила для мохнатого зверька.Позже, когда они уехали (старый Белый Стрелок-папуля тянул повозку, которуюсмастерил для них робот, медленно шагая по выбоинам Тауэр-роуд, наклонивголову, поникнув плечами), Мордред подкрался к лагерю. Действительно съел частьразбросанной еды (конечно же, она не была отравлена, раз Роланд рассчитывал,что она попадет в желудок ушастика-путаника), но остановился после третьего иличетвертого куска мяса: знал, если продолжит, его внутренности выбросят все назад,в двух направлениях, как на север, так и на юг. Он не мог этого допустить. Еслибы не смог удержать в желудке хоть малую толику еды, слишком бы ослабел, чтобыследовать за ними. А он должен идти следом, должен еще какое-то время держатьсяпоблизости. Все должно было закончиться этой ночью. Обязано было закончиться,потому что завтра старый Белый Папуля доберется до Темной Башни, и тогда точностанет поздно что-либо предпринимать. Сердце говорило об этом. Мордред поплелсяследом за уходящей троицей, только еще медленнее, чем Роланд. Время от времениему приходилось сгибаться пополам от схваток в животе, и тогда его человеческоеобличье начинало расплываться, из-под кожи выпирала чернота, а толстое пальтораздувалось, потому что новые ноги стремились вылезти наруж??, а потом опадаловновь, когда усилием воли Мордред загонял их обратно, скрипя зубами ипостанывая от напряжения. Однажды он высрал в штаны пинту, или около того,вонючей коричневой жидкости, но, как только ему удалось их снять, происшедшее болееего не волновало. Никто не приглашал его на званный обед, ха-ха! Приглашениезатерялось в недрах почтового ведомства! Позже, когда придет время атаковать,он выпустит на свободу маленького Алого Короля. Но, если бы это произошлосейчас, Мордред практически не сомневался, что более ему не удалось бы вернутьчеловеческий облик. Просто не хватило бы сил. Более активный механизм обменавеществ паука разжег бы болезнь, как сильный ветер раздувает стелющийся поземле огонь в стену пламени. И то, что убивало его медленно, убило бы быстро.Вот он и боролся с болезнью, и к полудню почувствовал себя лучше. Пульсации,идущие от Башни нарастали, прибавляли как в силе, так и в частоте. ТО был голосего Алого Папули, который звал его, убеждал держаться на расстоянии удара.Старый Белый Папуля в течение последних недель спал по ночам не более четырехчасов, и лишь потому, что его могла подменить на дежурстве Черная Мамуля,которая уже отбыла. Но Черной Мамуле не приходилось тащить за собой повозку, нетак ли? Нет, она ехала, как Сраная королева Говняного холма, вот как она ехала,да! А отсюда следовало, что старый Белый Стрелок-папуля сильно устанет, пустьдаже пульсации Темной Башни будут подбадривать его и тянуть вперед. Сегоднястарому Белому Папуле придется или положиться на Артиста и Щенка, доверив импервое дежурство, или самому не спать всю ночь. Мордред полагал, что сам он безтруда выдержит еще одну бессонную ночь, потому что знал: больше необходимостибодрствовать по ночам у него не будет. Он намеревался подобраться поближе клагерю, как сделал и прошлой ночью. Намеревался наблюдать за лагерем с помощьюдальновидящих стеклянных глаз старика-монстра. И, когда они заснут, намеревалсяпоследний раз трансформироваться и броситься на них. А вот и я, со всеми моимисемью лапками. Старый Белый Папуля, возможно, и успел бы проснуться. Мордреднадеялся, что проснется. В самом конце. На несколько мгновений, чтобы осознать,что к чему. Осознать, что собственный сын утаскивает его в страну мертвых занесколько часов до столь желанной встречи с Темной Башней. Мордред сжал кулакии наблюдал, как пальцы становятся черными. Чувствовал ужасный, но приятный зудв боках, из которых старались вырваться паучьи лапки, семь — не восемь, спасибоэтой мерзкой, отвратительной Черной Мамуле, который одновременно и была, и небыла беременна, и пусть она истошно кричит, сгинув в тодэшной тьме, доскончания веков (или пока ее не найдет одно из чудовищ, что шныряют там). Онборолся с трансформацией и жаждал ее с одинаковой страстностью. Наконец, сталтолько бороться, желание трансформироваться утихло. Он победно пернул, газвыходил долго, вонюче, но тихо. Его очко превратилось в сломанную музыкальнуюшкатулку, которая более не играла музыку, только скрипела. Пальцы вновь принялиобычный бледно-розовый цвет, зуд в боках прекратился. Голова кружилась оттемпературы, перед глазами плыло, тонкие руки (чуть толще веточек) мерзли.Голос Алого Папули то звучал громко, то снижался до едва различимого шепота, ноне утихал ни на мгновение: «Иди ко мне. Беги ко мне. Прячь свое двойное я.Кам-каммала, мой хороший сын. Мы свалим Башню, ты уничтожим свет, где бы он нибыл, а потом будем вместе править темнотой.