рукой, вассал разжал пальцы. Он умер молча, стараясь производить поменьше шума, как и жил, словно идущий по следу социалистической собственности барс. Ветеран ощупывал себя, пытаясь понять, как процесс повлиял на мощи, по-видимому, уже прах, который сейчас где? под его ладонями, тёплый и дряхлый? Скоро можно будет посмотреть на конструкцию в своде, не застрять бы в ней, не попасть в поле, которое наполовину держится электричеством, а наполовину религией, к какому, вероятно, он сейчас и влеком. Сунул руки в карманы брюк, во внутренние, затянул ремень на следующую дырку, приборов он уже лишился, прибавился какой-то орден в виде хаотичного наброса стальных нитей, сферы в сферах, объёмный и чем дальше, тем больше накаляющийся. Странно, вручать такое без соответствующей церемонии. Он точно всё ещё одинокий старик, о котором, однако, вспоминает весь мир? Вот прямо чувствовалось, сейчас со всех сторон его обступят парни в меховых парках и патронташах, все молодые, расскажут, что здесь и как, он опять ничего не поймёт, а скорее информация поступит к нему как-то универсально и универсальная же. Авигдор возле «саркофага» делался всё меньше, но панорама не теряла в чёткости, надо бы её запомнить как нечто, к чему будет необходимо возвращаться снова и снова, она пусть и странная, но человеческая. Из его жизни.

Здесь, насколько я понимаю, война ведётся передовым вооружением. Кроме того, раньше пересылаемая блажь проверялась в чёрных кабинетах, а теперь в светлых, но что тогда, что сейчас их читают сильно склонившиеся над столами люди. Я, кстати говоря, один из них, не переодевался даже, только спорол с кителя метеоритный дождь и разрез Млечного пути, материально выраженную замену близких мне предметов в процессе обмена информацией, пришпилив молнии и свастику, только потом сообразив, что таким образом принимаю чью-то сторону. Вот теперь разбираюсь, что за люди мои соратники, из нажитой практики ориентируясь на самое простое — кто на кого напал. Как бы далеко мы ни ушли в техническом прогрессе — здесь из практики я ориентируюсь на ситуацию, кто к кому прилетел, — но в настоящий момент у нас на планете всё то же самое, даже удивительно, не ментальные ли они гении, не гигантский ли квантовый компьютер Земля и вся эта иллюзия лишь для того только, чтобы, как здесь говорят, «подъебать» меня и превратить первый контакт в гротеск, это где соседствуют трагедия, юмор и бессмысленность, подведённая под некие всегда неизвестные основания.

Временны´е отрезки, видные мне, наверное, всё-таки лучше, поглощаются с задержками, шкалы настоящего переходят, смотря где какая ситуация с боями и сколько от каждого конкретного зависит. Была тут парочка битв, всё вообще запутавших, одна на танках, другая на личной стойкости, в обеих праздновали успех, то бишь танцевали на костях, мои противники. Здесь цель конфликта — только победа, не то, что у нас, всё делается для неё, с мыслями о ней, сторонам действительно хочется перетянуть одеяло на себя и чтобы это всё быстрее кончилось. Если в этом не хотят убедить лишь меня и если у них и впрямь такая мотивация, то это малость сбивает с толку, ведь тогда ненависть реальна, каково такое узнать? Нет, думаю, всё-таки это спектакль, и усиленно ищу доказательства.

Иду с дивизиями по слякоти, рядом тарахтят мотоциклы с колясками, у них пулемёты приварены на крышки, не знаю даже, что ещё написать из натуры, поскольку внешне всё точь-в-точь как у нас, сомневаюсь уже, кто к кому первый прилетел, чтобы так содрать пейзажи. В то же время нечто ускользает, подоплёка, что ли. Уровень проработки реплик очень высок, они прямо верят в то, что произносят, ориентация на обстановку на всей планете, а она для моих соратников дурна, они вроде того, что и сами не знают, как до такого докатились. Одни думают, ошибкой было нападать на самую большую территориальную единицу, другие — объявлять войну самой дальней из них, третьи — самой высококультурной, однако это уже категория относительная. Я осторожно поддакиваю, что не надо бы было бомбить Лондон, но это, похоже, звучит смешно. Никто не спрашивает, откуда я, из каких войск или города, странно, для придания этой афере правдоподобия стоило бы арестовать меня и пытать, подвергая сомнению как личность, но ничего подобного, списываю это на уныние из-за отступления по всем фронтам. Скоро будут брать Берлин, мероприятие масштабное для обеих коалиций, о нём все мысли. Не знаю, можно ли решиться выдавать абсолютно устаревшие технологии за нынешнюю фиксированную веху, но здесь так и делают, при том что по сценарию у них не было никаких фатальных для всего универсума конфликтов, царствующий вид не находился на грани вымирания, не рушилась «сеть порталов» и никто в Солнечной системе не застревал там, где его застала эта «жопа» в метафорическом смысле.

Склоняюсь уже к тому, чтобы мотнуть отсюда куда подальше, а потом сразу назад, сыграв на скорости и проверив, что они мне представят через эту пару сотен лет. Возможно, то, что будет в тот момент у нас, чего я знать не буду, но они мне представят, что там так, добивая или, напротив, капитулируя, давая знать, что по-иному здесь не живут. По-иному, чем как? Чем в пику рациональности, применению индукции-дедукции в шагах своей жизни, оглядки на историю, я вообще не представляю, что к такому привело. Марш, который изнутри сводится к монотону, переставил эту, переставил эту, на фоне часовен и флигелей с оторванными украшениями, грузовики в очереди с повозками, кони под коричневыми одеялами отдельно, с их фуражом вооружённая охрана, напрямик через заметённое поле, слышат взрыв вдалеке и сразу поднимают руки, у каждого за плечами гломеробласт грехов, награбленное и необходимое для жизни тянут коровы, проходим такие высокие кресты, деревянные, их скоро здесь не будет, перед ними овалы земли немного чернее прочей поверхности, на санях привязаны бочки, могильники разбомблённых Бантамов и ЗИСов, пейзажи нахватавшего по верхам апокалипсиса. Я, конечно, не лингвистический фантаст, хотя и стараюсь включать и относиться ко всему эфирно. Жду, когда подойдёт уполномоченный с чуть более хитрым взглядом, хотя б не мёртвым, и протянет руку, как здесь принято, щёлкнет пальцами, и этот занавес превосходящих саму реальность голограмм сдёрнет по окружности, схлопнется в Антарктиде, войдёт штора в штору и исчезнет.

Не подписываюсь, иным образом не называюсь, не говорю тёплых слов об адресатах, что я делаю с ними, когда и когда именно я это заканчиваю. В моих подошвах сопла, в скальпе накидывающийся пузырь, по этому меня сразу можно узнать среди здешних трупных покровов,