class="p">— Как думаешь, каково мне к концу жизни узреть торжество справедливости?

— Ну так уж и к концу… хотя, конечно, обстановочка та ещё… напоминает преддверие…

— Сейчас, сейчас, я пока слишком растерян, но… да, точно, открывается какое-то там дыхание.

— Вот и прибереги, когда будем бежать по тоннелю от ищущего ещё и ещё кислорода пламени.

Даже вот так, с перегибами судьбы, когда приходится не жить, а зигзагом ковылять к полуночи всякий день, из их числа, очевидно, быть выгодно. Сектанты с высоким положением все как один патологичны, поскольку забрались куда-то в их штормтрапе, урвали почестей в продвижении вроде как собственного оригинального взгляда, ну хоть практики, а на самом деле запутывания, запутывания и ещё раз запутывания бытия, когда возможна любая трактовка, когда вляпаться в подворотне к своему дуплексу в дерьмо клонированного мамонта и хорошо, и плохо; что их водят — на благо и рецидивистам, и держимордам с урядниками. Индексация эмеритуры в семь раз меньше инфляции — слава тебе Велиар Шуликон Трахоподобный, а могли бы насыпать денег, другими словами, немного расширить отдушину, и тогда, если пропускать такое допущение через гайдлайн пяти спиралей, гроб, а может, аминь всему, вся жизнь под откос; а с соседями уже и теперь никто не здоровается. Вдруг они из-за черты, разбросанных везде чаще, чем уточнения в сторонах света, мерцающей тьмы, которую можно оборачивать себе на беду, хорошо, что не на пользу; а если втёрся в доверие к кому-то из лоббистов с элативом, градусом, ординаром или апогеем, возможно, твоё движение, направленное из вместилища наружу, состоится в искусственном и, главное, из правильных источников свете, как фальшивое Солнце.

По хрен, кому это дойдёт, я здесь уже сто лет, все мои давно умерли, может, правнук-крановщик ещё трудится, ещё в партии, да я представляю, что ему наплели обо мне, ладно, это я сгущаю, но, видать, хоть то, что я сгинул без вести где-то на той стороне союза.

Нижеследующая фрагментарная запись воссияет в полновесном смысле, только если какой-нибудь идиот, как мне предчувствуется моим насосом из латуни, слишком долго продержит её над факелом, выискивая тайные смыслы, в результате чего будет утерян общий и единственный. Возможно, их посетит не такая уж скверная мысль придумать и домыслить за автора все перипетии натаскивания камикадзе и представить полную, но лживую картину, однако, к бабке не ходи, станут раздаваться такого рода концерты, мол, это оскорбит чьи-то чувства, даже если автор не выжил и не соотнёсся с адресатом, выясняя, то ли они получили, что он им предназначил.

Такая влажность, а эти будды пичкают меня железками всё больше, давая понять на своём, мол, я сам виноват, вывёртываюсь в способах, а как иначе, вы, желтопузые, если остаётся всё меньше плоти, телес моих бедных, что родила мать, ну и я, не будь дурак, начинаю уже примериваться к механике.

Я, надо думать, всё ещё в Мабалакате, на Лусоне, хотя редко могу покинуть бункер и вкусить этой адовой жары, здесь внизу также не кущи с падающим в руки манго и ананасами из вентиляции, а наверху ананасы в коллекторах есть. Тот паренёк, то есть хрыч, при котором я состою, хоть и не узкоглазый, но пашет на них и двигает дело, в японском, конечно, духе, что может многое изменить, а я навроде жертвенной модели, раз в два дня меня гоняют в учебный класс и демонстрируют, хотя даже я запомнил уже все тамошние рожи, так что ума не приложу, что этот хренов лектор им вкручивает обо мне. А Жорик всё толмачит и толмачит, то ему не так, это не эдак, его скоро казнят, так мне кажется, сочтя вредителем, америкашки уже давно на Филиппинах, а он что ни день выискивает трактовку слов, хотя Императорскому этому флоту давно уже пора начать ухать по авианосцам, как они хотят, не то будет поздно.

Сперва я выстрелил себе в сердце, когда уже мочи не стало жить в этой субэкваториальной муссонной кастрюле, так эти кулибины, а джапы в этом деле ох как волокут, вспороли меня и вставили тот хитросделанный эжекторец, а когда я, очухавшись после забытья, вспорол себе вены и сцеживал руду, пока не откинулся назад на подушку, вкачали в артерии какое-то масло, всандалив мне ещё несколько длящихся от пят до носа катетеров из латекса, загрузив их также.

Из ознакомительных целей я сживался с новым собой и ничего не делал, сопутствуя по тоннелям Георгию, что тогда, насколько я выведал, был на середине апологии. Да он её уже закончил вчёрную, но всё гнался за нюансами, думая, что только тогда, когда запись Коновалова перейдёт на японский слово в слово, это совсем уж сметёт рассудок лётчиков, и они точно не сделают в последний момент бочку.

Вообще-то здесь сплошь экзотика, если все дни не торчать под землёй, а так, заплыть, скажем, на пароходе. Вулканы есть, горная цепь, речка Кагаян, на которую все филиппинцы на этом острове, надо думать, молятся, что ни день снуют обезьяноеды и гарпии, а также кровавогрудые куриные голуби, поди разберись, кто жутче. Хотя, думаю, я-то всех переплюну.

Голова у меня теперь на телескопической платформе, латунной же, суки, любят всё жёлтое, нижняя челюсть ныне — домкрат. После того, как я вспорол себе брюхо и мне заменили кишки и желудок, надобность питаться по-человечески отпала, чавкать, чтоб всплыть глазами из бункера, мне не хватает коленец, а тут только биться головой о свод можно. Я так мыслю, это они меня таким образом отвлекают от воспоминаний о Халкин-Голе, что-то я там, полагаю, видел такого, чего нельзя раскрывать, хотя, с иной стороны, что ж тогда берегут? Японцы-то затейливые, их хрен поймёшь. Воевать они любят, если найдёт, да только силёнок маловато, вот и тогда мы их победили, пленные, помню, смотрели волком, а потом по сторонам, чем бы вскрыться. Но выводы делают и всегда пробуют новое, молодцы, может, ещё и этим я малость держусь, мыслью о прорыве.

Георгий иногда со мною откровенничает о своей жизни, я-то о своей и не заикаюсь. Он, видимо, думает, что я изначально был автоматом по подобию человека, с которого теперь сходит шкура, так вот, всё там у него было занятно, не без гоньбы властями предержащими, как он их называет, если не брешет. Вроде он там заговорщик, естественно, против царизма, во второй-то половине прошлого, но только слишком хитророждённый у них был путь всех подорвать, а именно изнутри мозг обывателя, словом, как, собственно, микадо и замыслил расправиться