если выйдет так, что этот сеанс связи слишком оригинален и потому последний.

[321] Если изволите, не угодно ли прогуляться до меня, заодно и обговорим. Вы, как я вижу, человек военный (фр.).

[320] Имеете честь проживать?! (фр.)

[319] Да вот, набрёл и… ах! Вообще же имею честь проживать неподалёку (фр.).

[318] И всё равно, что это вы делаете тут, в чаще? (фр.)

[317] А ведь действительно. Я так тоже обманывался (фр.).

[316] В темноте и пьяный драгун, уснувший на лафете, кажется Христом (фр.).

[315] Нет. А вы… вы приняли меня за француза? (фр.)

[314] Вы не француз? (фр.)

[331] Вы, как я понял, пишете об Отечественной войне? (фр.)

[330] Так скажем… понимаете ли… (фр.)

[329] Простите, верно ли я понял, вы имеете в виду Шведскую войну? Вы участник? (фр.)

[328] Я, так сказать, не понаслышке… впрочем… (фр.)

[327] Да. А вы искушены (фр.).

[326] Позвольте, это что же у вас, князь Багратион зовётся Аландским островом? (фр.)

[325] Несколько неловко, мы мало знакомы… Позвольте, я… Одним словом держите, я пока попробую заварить чай (фр.).

[324] Как угодно (фр.).

[323] Такой вопрос заставляет меня нервничать. Позвольте, я воздержусь (фр.).

[322] А глубже вы заходили? (фр.)

[341] Да вы ещё подкованней меня, ей-богу (фр.).

[340] То есть какой-то искажённый реализм как он есть? (фр.)

[339] Сюрреализм как он есть (фр.).

[338] Как это понимать? (фр.)

[337] Се новый ток в литературе (фр.).

[336] Комары? (фр.)

[335] Скорее комары (фр.).

[334] Почему полки у вас рои? Солдаты вам, что же, мухи? (фр.)

[333] Да, сам Кутузов (фр.).

[332] Помилуйте, но… неужели это у вас Циклопом… сам…(фр.)

[351] Что вы им сказали? (фр.)

[350] Я… мне так нужно с кем-то поговорить, а кругом столь давящая тишина, снег такой гнетущий… (фр.)

[349] Какими судьбами пожаловали? (фр.)

[348] Но мы-то с вами в ступоре, мы в недоумении, как будто солнце стало притягивать свет. Так что с кораблём это топорно (фр.).

[347] Вольный каменщик (итал.).

[346] Чёрт подери, да в самом его нахождении здесь. Где же это видано, чтоб, куда ни пойди в каком веке, везде валялись боты? А это и не Петербург, и не Кронштадт (фр.).

[345] Помилуйте, помилуйте, здесь никакого оскорбления усмотрено быть не может. Я же писатель, я так вижу. Да я хоть нашего императора могу подвесить за рейтузы вниз головой и соединить в таком положении поцелуем с Наполеоном, мне это простительно. Представление эксцентрики как данности, но при том давая понять, о чём могла бы идти речь, не будь такого поворота. Вы понимаете? (фр.)

[344] Уж сделайте милость, а то русская армия меня не поймёт… (фр.)

[343] Ему тяжело придать чёткие определения, если не прибегать к такой специфической одури либо к самым радикальным манифестам. Надобно прильнуть к словесному интегралу, чтобы объяснить (фр.).

[342] Хм, ну вообще-то у нас в доме водились книги (фр.).

[352] То же, что и вам, только вы очень невнимательно слушаете. Пора посмотреть правде в глаза, подполковник, вы заигрались (фр.).

Глава двадцатая

Фонематическое насыщение

Где-то там далеко в неопределённом направлении водород был сжат столь плотно, что соседние протоны не могли поменяться местами, а страдал от этого рядовой некоего безымянного пехотного полка, выполнявшего грязную работу за всю Антанту разом. Мгновение назад он как бы и не существовал, прямые лучи не отекали его.

Ротный квартирмейстер каким-то образом захватил власть над услугами, которые могли предоставить солдаты, связанными с рабочей силой. Он очень щепетильно относился к этому успеху и собеседовал каждого лично. Сейчас молча разглядывал его, хотя, казалось бы, живой отклик новобранца, пусть и прошедшего сумбурный и больше пугающий, нежели информативный инструктаж, должен был если не растрогать его, то подвигнуть на нечто отличное от обыкновенной волынки. Теодор не решился настаивать и спорить с владевшим более обширной информацией человеком. Как он понял, тот считал свой вопрос сентенцией с претензией на астрофизические начала и весьма ловкое смешение космогонии и космологии, кроме того, можно было предположить, что подобным словом он приветствует всякого отданного в его лапы, сразу давая понять, что в армии всё неоднозначно и как-то связано с сотворением мира.

Силясь не позабыть инструкции, он шёл по лагерю. Сложную сеть окопов подбили брёвнами, кое-где те выходили к обрыву. Поставили пару загадочного назначения изб под клёнами, на горизонте за ними виднелся лес. Пулемёты таскали по колеям, всегда имелся излишек касок и противогазов, снаряды лежали буквами «Х. В.», везде в разном исполнении, точки из консервных банок. Где-то вне видимости ржали кони, избранным раздали пробковые шлемы, мотки рабицы сцепились ошмётками, и над ними колдовали в три погибели. Дно окопа, вёдшего к штабу, выстелили плашками и чем ни попадя. Пока миски не свободны, мужики читали листки из дома. Иногда тут и там пробегали женщины в апостольниках.

Лето. Седоусые солдаты колют штыком мешки и тут же стреляют, чтобы сбросить тело, это мило их сердцу, к тому же все они пребывают под боевой психической травмой, могут то смеяться, то цепенеть, и делают это. Ветераны, чьи золотые годы пришлись на бои за Симоносеки и осаду Плевны, берут из луж спирт и фильтруют его на масках противогазов. Под тентами лежат сваленные в кучу ржавеющие помпы — раньше приходилось часто откачивать воду из окопов. В сторону фронта где-то далеко ветер двигает рулоны сена с суходольных лугов, настолько разнообразного состава, что формуле получения иприта до него далеко. Северное полушарие и они в том числе пребывают в поре благоденствия, скоро пожинать плоды, уже не нужно думать о том, что сеять, всё решено или решено за тебя. Некоторые птицы на ветках неотличимы от наливающихся прямо сейчас яблок. Другие сидят на грибах, пугаясь столь близкого присутствия планеты. Дубоносы кормят дубоносов из клюва в клюв, крепко вцепившись в мшистые ветви. Не избежать и боёв местного значения, по-видимому, не настолько принципиальных, почти без потерянных перьев и обрываемых, едва только со стороны стоянки донесутся залпы. Небо часто оказывается на пороге грозы, это очевидно по страшного вида тучам, в которые молниеносно превращаются облака восходящего скольжения, но дальше апокалиптических видов над линией горизонта, призванного, кажется, для иного, для надежды, для принципа диалогичности и поворота на лучшие мысли, по крайней мере, возвышенные, далёкие от угнетающих душу предметов, дело не идёт, а если бы и шло, это не могло пронять их, уже повидавших виды —