В десяти минутах езды от паромной станции Хаукелид и Ларсен вышли из машины, встали на лыжи и отправились за 60 километров вокруг озера в Конгсберг, где они должны были сесть на поезд, бывший первым этапом их бегства в Швецию. Сёрли доставил на подпольную радиостанцию отчет для передачи в Лондон. Шофер вернул украденную машину, после чего они с человеком из Рьюкана разошлись по домам. По совету Хаукелида транспортный инженер Norsk Hydro обеспечил себе неоспоримое алиби: в эти выходные врачи местной больницы, не задавая лишних вопросов, удалили ему аппендикс.

Паром «Гидро» отошел по расписанию; на его борту было 53 человека, в том числе и скрипач. Через 45 минут хода пластиковая взрывчатка Хаукелида пробила дыру в корпусе судна. Капитан не столько услышал, сколько почувствовал взрыв; хотя озеро Тинншё не имеет выхода к морю, он подумал, что в паром попала торпеда. Как и рассчитывал Хаукелид, первым под воду ушел нос; пока пассажиры и команда пытались спустить на воду спасательные шлюпки, товарные вагоны с тридцатью девятью бочками – в них было 613 литров тяжелой воды в смеси с 3000 литрами шлака – разорвали свои крепления, выкатились за борт и камнем пошли на дно. 26 человек из числа пассажиров и команды утонули. Скрипач благополучно сел в спасательную шлюпку; когда мимо проплывал футляр с его скрипкой, какая-то добрая душа выловила его из воды и вернула владельцу.

В своем послевоенном интервью Курт Дибнер из Управления вооружений сухопутных сил вермахта описывал суммарное воздействие бомбардировки Веморка и затопления «Гидро» на немецкие исследования в области деления ядер следующим образом:

Если учесть, что до самого конца войны, наступившего в 1945 году, в Германии не происходило практически никакого увеличения наших запасов тяжелой воды… станет ясно, что главной причиной того, что за время войны мы так и не сумели получить самоподдерживающегося атомного реактора, было уничтожение германского производства тяжелой воды в Норвегии[2200].

Состязание за первенство в обладании бомбой, таким образом, закончилось для Германии холодным воскресным утром в феврале 1944 года на горном озере в Норвегии.

Несмотря на Перл-Харбор и последующий стремительный захват Японией миллионов квадратных километров Юго-Восточной Азии и западной части Тихого океана, в первые годы войны Тихоокеанский театр военных действий привлекал к себе в Соединенных Штатах меньшее внимание, чем война в Европе. «Европа была любимицей Вашингтона, – напишет потом в своих воспоминаниях адмирал Тихоокеанского флота Уильям Ф. Холси, – а южная часть Тихого океана оставалась на положении пасынка»[2201]. Но кроме того, американцам поначалу было трудно воспринимать всерьез низкорослых азиатских островитян, культура которых столь резко отличалась от американской. В конце 1942 года корреспондент агентства Time-Life Джон Херси писал с Соломоновых островов, расположенных к востоку от Новой Гвинеи, что средний американский морской пехотинец «очень беспокоится о том непонимании тихоокеанской войны, которое, как ему кажется, царит в Вашингтоне. Конечно, говорит он, Гитлера надо разбить, но это не значит, что мы можем и дальше считать японцев забавными обезьянками с полосатыми хвостами»[2202]. Уроженец Бостона Джозеф К. Грю, бывший американским послом в Японии по время нападения на Перл-Харбор, столкнулся с аналогичным скептическим отношением, когда вернулся из японского лагеря для интернированных. Он стал бороться с ним, разъезжая по всей стране со своими лекциями:

На днях один мой друг, умный американец, сказал мне: «Разумеется, в войне всегда бывают успехи и неудачи; нельзя ожидать ежедневных побед. Но поражение Гитлера перед лицом устойчиво растущей мощи объединенных воздушных, морских и наземных сил [союзников] – только вопрос времени, а потом мы сметем япошек». Пожалуйста, обратите внимание на эти слова. «А потом мы сметем япошек»[2203].

Грю считал такую браваду неосмотрительной. «Японцы знают, что́ мы о них думаем, – говорил он своим слушателям, – что мы считаем их физически мелкими, склонными к подражательству, не играющими важной роли в мире людей и народов»[2204]. На самом же деле, говорил Грю, они «едины», «расчетливы», «фанатичны» и «деспотичны»[2205].

В этот самый момент японцы считают, что по человеческим качествам каждый из них превосходит вас, меня, любого представителя наших народов. Они восхищаются нашей техникой, они, возможно, мучительно опасаются конечного превосходства наших ресурсов, но слишком многие из них презирают наши личности… Руководители Японии действительно думают, что могут победить и победят. Они рассчитывают на нашу беспечность, на нашу явную разрозненность до – и даже во время – войны, на нашу неготовность к жертвам, к лишениям и к боям[2206].

До этого места лекция Грю была, возможно, всего лишь обычным увещеванием. Но дальше он заговорил о явлении, с которым американцы, сражавшиеся на Тихом океане, только начинали сталкиваться. «Для этих солдат “Победа или смерть” – не просто лозунг, – отмечал Грю. – Это точное, прозаическое описание военной политики, управляющей их силами, от самых высокопоставленных генералов до самых последних новобранцев. Солдат, позволивший взять себя в плен, навлекает позор на себя и на свою страну»[2207].

Именно это генерал-майор морской пехоты Александер А. Вандергрифт осознавал в это же самое время, в конце 1942 года, на острове Гуадалканал в архипелаге Соломоновых островов. «Господин генерал, – писал он в Вашингтон командующему морской пехотой, – я никогда не слышал и не читал о войне такого рода. Эти люди отказываются сдаваться. Раненый ждет, пока к нему подойдет кто-нибудь, чтобы его осмотреть… и взрывает ручную гранату, убивая себя и окружающих»[2208].

Это пугало. Это требовало соответствующего усиления яростности сражений. Джон Херси считал необходимым объяснить такое усиление:

Если верить легендам, этот молодой человек [т. е. американский морской пехотинец] – убийца; он не берет пленных и никого не щадит. Это отчасти справедливо, но причиной этому не жестокость, не одно лишь стремление отомстить за Перл-Харбор. Он убивает, потому что в джунглях он должен убивать, а иначе убьют его. Враг выслеживает его, а он выслеживает врага, как охотник выслеживает бинтуронга[2209]. Часто можно услышать, как морские пехотинцы говорят: «Хотел бы я воевать против немцев. Они такие же люди, как мы. Война с ними, должно быть, похожа на спортивное состязание – соревнование в мастерстве с заведомо сильным противником. Немцы заблуждаются, но, по крайней мере, ведут себя как люди. А японцы похожи на зверей. Чтобы сражаться с ними, приходится научиться совершенно новым физическим реакциям.