например, был еще год назад простым латышом, крепостным дворянина лифляндского. Хотя сей простой латыш не усвоил еще манер утонченных, с ним обходятся дружески и предупредительно все студенты, дворяне и мещане; многие от развлечений отказались, чтобы ему деньгами помочь, в коих очень он нуждался по приезде сюда. Вот преступление Университета, преступление студентов, которого нынешнее поколение не простит никогда.

Пугает меня длина сего письма. Но, Государь, уделите мне еще несколько мгновений. Университет получил Вами одобренные уставы для гимназий, училищ уездных и приходских[347]. Для первых двух видов учебных заведений довольно будет несколько изменений внести, сообразных с местными условиями, и Вам на утверждение представить. Но в том, что касается училищ приходских, сей устав в здешних условиях вообще непригоден. Вероятно, составлен он для губерний сугубо русских, но положения физического, нравственного и гражданского наших крестьян не учитывает вовсе. Опыт показал уже, что подобные меры результата не приносят; императрица Екатерина нечто подобное предпринимала. Власти вглубь этого лабиринта проникнуть не способны. Меж тем училища сии суть предмет первой необходимости; от него зависеть будет успех всех мер, какие взяли Вы, дабы несчастных крестьян лифляндских и эстляндских от гнета и произвола избавить. Позвольте мне, Государь, остановиться на правиле, которое, кажется, в основании всех действий Ваших лежит. Законы монарха живут столько же, сколько он сам, и там только, где он за их исполнением следит; такой монарх простыми указами ограничивается. Лишь воздействуя мощно на дух нации, можно этим законам бессмертие и всеобщность сообщить. Именно в духе нации должен монарх искать препоны непреодолимые против вероломства потомков и безвестных индивидов, кое от его взора ускользает. Именно к этому, Государь, должно клониться устройство приходских училищ и работа их. Именно из стен этих училищ выйти должны приходские попечители, школьные учителя, а главное, судьи местных судов[348]. Если не будут училища устроены таким образом, все сии должности, особливо последняя, презренными сделаются, как были при императрице Екатерине, и тогда уничтожен будет оплот, благосостояние земледельца защищающий, – единственный оплот, который императорская власть воздвигнуть может против деспотизма частных лиц.

Государь! Досадую я сам на себя за вечную мою докучливость. Но благоволите вспомнить, что докучаю я Вам только ради блага общественного. Разумеется, более прилично бы было, если бы после столько благодеяний, коими Вы нас осыпали, после стольких счастливых минут, кои Вы моей душе подарили, ограничился я одной лишь благодарностью. Однако значило бы сие Вас предать, и хотя тяжко мне Вам столькими просьбами докучать, пока долг мой меня к тому призывать будет и пока Вы мне дозволять продолжите, повторять их стану до тех пор, пока Вы возвышенной цели, кою Вам сердце Ваше внушило, не достигнете. Вас усталость минует. Вы людей любите, и сия любовь Вам поможет и дрязги врагов общественного блага снести, и докучливость его друзей.

Завтра день рождения Вашего. Год назад отмечал я его в уединении, проникнутый чувствами, коих не испытывал доселе[349]. На сей раз проведу его в тягостной неопределенности. До сих пор не благоволили Вы дать мне знать, позволяете ли в Петербург приехать.

Да наградят Вас Небеса своим милостями! Сие есть желание самое заветное, самое неумолчное

Паррота.

Приложение

Г. Ф. Паррот – князю А. Чарторыйскому

[Дерпт, 11 декабря 1804 г.]

Князь!

Приказ возлюбленного нашего монарха, касательно которого обязан я ему дать отчет незамедлительно, вынуждает меня Вас вторично потревожить. Благоволите прибавить к множеству услуг еще одну – передать как можно скорее адресату письмо, при сем приложенное, и принять уверение в почтении моем и признательности.

Паррот

34. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Дерпт, 26 декабря 1804 г.][350]

Государь!

День моего отъезда близится, и сердце мне подсказывает, что буду я иметь счастье Вас вновь увидеть. Чем ближе эта минута, тем сильнее желание мое и тем чище моя совесть. Да, чувствую я, что достоин Ваше сердце расположить к предметам, которые Вам дороги станут, лишь только Вы их узнаете.

Но Государь! Ваше время священно, а мое коротко. Надеюсь, что благодаря бесконечной Вашей снисходительности, в коей убеждался я так часто, позволите Вы мне Вам заранее предложить план, который нам время сбережет. Я приезжаю в Петербург 30 декабря. Цель поездки моей, с одной стороны, открыть 13 января гимназию и уездное училище в Выборге и сделать распоряжения касательно зданий, которые Вы для этих двух школ предназначили, а с другой – предложить Вашему одобрению устройство приходских школ и молить Ваше Величество не оставить щедростью своею наш Университет, коего нужды Вам известны. Для достижения первой цели потребуется мне поездка пятидневная с 10 по 15 января включительно. Благоволите, Государь, как можно раньше перед сей датой уделить мне аудиенцию часовую, дабы смог я Вам все в подробностях изложить и вручить по каждому предмету короткую записку, где главные пункты перечислены, дабы во время отсутствия моего смогли Вы все сие с самим собой обсудить или с кем-либо другим. Уверитесь Вы таким образом, что не хочу я во зло употребить ни Вашу щедрость, ни те возвышенные чувства, которым нынешнее народное просвещение, да и сам я всем обязаны. В тот же период с 1 по 10 января испрошу у Главного правления дозволение те же предметы его членам на рассмотрение представить, а по возвращении моем из Выборга их обсудить, дабы мог я уехать домой в конце января, а в начале февраля приступить к исполнению профессорских моих обязанностей.

Государь! Простите мне дерзость, с коей я Вам сей распорядок предлагаю, – но в ужас меня приводит мысль о необходимости провести три месяца в Петербурге, Университету причинить дополнительные убытки и погубить целый семестр жизни, пренебрегая изначальными своими обязанностями. <Сразу по приезде направлюсь к генералу Клингеру, а затем нанесу визит князю Чарторыйскому. Благоволите мне Вашу волю передать через кого-либо из этих господ, ибо г-н Новосильцев до сих пор в отъезде.>

Вы один мне способны внушить это неограниченное доверие, эту абсолютную веру в то, что все, связанное напрямую с благом общественным, Вам любезно. Но Вы знаете, что благодеяния Ваши изливаются на человека, чье благодарное сердце поглощено почти без остатка нежной к Вам привязанностью.

Паррот

Приложение

Г. Ф. Паррот – князю А. Чарторыйскому

[Дерпт, 26 декабря 1804 г.]

Князь,

Благоволите и на сей раз письмо передать возлюбленному нашему монарху. Вскоре окажусь в Петербурге и буду иметь честь самолично Вам выразить свою признательность. Благоволите не оставить своим доброжелательством

Паррота.

35. Александр I – Г. Ф. Парроту