на рывок», а также в песне «Переворот в мозгах из края в край…» и стихотворении «Я прожил целый день в миру / Потустороннем…», где утверждается, что советская власть распоряжается как «этим», так и «тем» миром. Более того, в «Побеге на рывок» и «Райских яблоках» саркастически совмещаются советские (лагерные) и христианские реалии, в результате чего власть наделяется божественными свойствами. А впервые данный прием встретился в лагерной песне «На мой на юный возраст не смотри…» (1965): «Бог накормить тремя хлебами смог, / По пайке выделил — и хватит, благодарствуй! / И повар наш шурует на глазок: / “Сам бог велел обвешивать — и баста!”» (АР-4-176).

Неоднократно он будет использоваться в повести «Дельфины и психи»: «Все безумные храпят и хрипят, и другие звуки, словно вымаливают что-то у бога или у главврача, а сказать ничего не могут, потому что нельзя. <.. > Вот и не разговаривают и храпят: мол, господи, защити и спаси нас, грешных, и ты, главврач, сохрани душу нашу в целости» (АР-14-54).

Неудивительно, что поэт никогда не стремился на «рандеву» с Богом — «не пил с господом чая» (АР-11-132), поскольку предполагал, что его встретят там как минимум прохладно, если не враждебно: «Проскачу в канун Великого поста / Не по вражескому — ангельскому стану[1214] [1215], - / Пред очами удивленными Христа / Предстану» («Песня Сашки Червня», 1980) = «Мы успели — в гости к богу не бывает опозданий. / Что ж там ангелы поют такими злыми голосами?» («Кони привередливые», 1972; АР-8-12) = «Архангел нам скажет: “В раю будет туго”» («Песня летчика-истребителя», 1968). И так же неприветливо встретят его напарника в «Песне о погибшем друге» (1975): «Встретил летчика сухо / Райский аэродром», — поскольку тот ни перед кем не унижался: «Он садился на брюхо, / Но не ползал на нем».

Герои двух последних песен выступают в образе летчиков, которые попадают после смерти в рай, так же как и лирический герой в «Райских яблоках», где его тоже встречают «сухо», поскольку рай оказался лагерем: «Прискакали — гляжу: пред очами не райское что-то» (поэтому в черновиках встретится такой набросок: «Рано мне отдыхать в поднебесных небеси»; АР-3-160; а в песне «Реальней сновидения и бреда…» будет сказано, что «боги подождут, повременят»!*09). Отметим еще несколько перекличек между «Песней летчика-истребителя» и «Райскими яблоками», поскольку в обоих случаях герои говорят о своей посмертной судьбе после убийства: «Взлетят наши души, как два самолета» = «И ударит душа на ворованных клячах в галоп»; «Нам скажет апостол: “В раю будет туго!”, - / Но только ворота — “шелк”…» (АР-4-156) = «Близорукий старик за воротами щелкал засовом» (АР-17-202), «Подойду не спеша — вдруг апостол вернет, остолоп» /5; 175/; «Мы в рай попадем, нам в раю будет туго» (АР-4-161) = «В рай тогда попаду, натрясу бледно-розовых яблок» (набросок 1975 года; АР-13-184). Причем во втором случае лирическому герою тоже придется «туго», так как его «застрелят без промаха в лоб».

С таким же отношением к себе он столкнется в аду, поскольку «там вход живучим воспрещен, как посторонним» («Я прожил целый день в миру / Потустороннем..»): «Там не примут меня — / Я не дам себя жечь или мучить» («Райские яблоки»; АР-3-157), «Владыка тьмы / Его отверг» («Песня Билла Сигера»), «И наказание сейчас — / Прогнать обратно» («Я прожил целый день…»).

Так что неслучайно слово «Бог» Высоцкий писал чаще всего со строчной буквы — даже в тех случаях, когда оно употреблялось в положительном контексте: «У меня есть очень много друзей! Меня бог наградил» (запись 1967 года; АР-16-68), «Чист перед богом и тверез» («Памяти Шукшина»; АР-4-114), «Мы крылья и стрелы попросим у бога, / Ведь нужен им ангел-ас, / А если у них истребителей много, / Пусть пишут в хранители нас» («Песня летчика-истребителя»; АР-4-154).

Случаи же, когда оно было написано прописью, можно пересчитать по пальцам:

1) «Туман» (1968): «Дважды пытались… Но Бог любит “троицу”! / [Ладно, придется ему подыграть] Глупо опять поворачивать вспять»[1216] [1217] [1218];

2) «Разведка боем» (1970): «С Богом! Потихонечку начнем» (АР-10-58) (в другом варианте: «С богом, потихонечку начнем!»; АР-10-62)юП;

3) «Баллада о бане» (1971): «Благодать или благословенье / Ниспошли на подручных Твоих, / Дай им Бог совершить омовенье, / Окунаясь в святая святых»10! Первоначально в рукописи было «нам бог», но затем исправлено на «им Бог». В другом же рукописном варианте, наоборот, сначала стояло «им бог», впоследствии исправленное на «нам бог», а местоимение «Твоих» написано как «твоих» (АР-7-42);

4) стихотворение «День без единой смерти» (1974 — 1975): «Нельзя и с именем Его / Штыкам и пулям бить поклонов» (АР-3-70), «Нельзя и с именем Его / Свинцу отвешивать поклонов» (АР-3-78, 82). Но наряду с этим в том же стихотворении читаем: «Слюнтяи, висельники, тли, / Вам не бывать в раю господнем» (АР-3-70), «Не могут нынче Вас принять в раю господнем», «Еще успеешь побывать в раю господнем» (АР-3-72), «Приема нынче нет в раю господнем» (АР-3-78, 82, 86, 90), ни за бога самого, / И ни во имя никого / Никто нигде не обнажит кинжалов» (АР-3-70) (слово «бога» здесь зачеркнуто, и поверх вписано «черта»);

5) посвящение Борису Хмельницкому «Сколько вырвано жал…» (1975): «Внученьки, внученьки, внученьки, / Машенькина масть, / Во хороши рученьки / Дай Вам Бог попасть» (АР-12-156);

6) стихотворение «Рейс “Москва — Париж”» (1977): «Стюардов больше не берут, / А отбирают, и в Бейрут / Никто теперь не полетит. / Что там — Бог знает и простит» (АР-3-42). Сравним с аналогичным оборотом в песне «Про любовь в Средние века»: «Простит мне бог — я презираю короля» (АР-3-44), «Простит мне бог — я ненавижу короля» (АР-3-46); а также в стихотворениях «Наши помехи — эпохе под стать» и «Говорили игроки. «Слава же собаколовам, качать! / Боже! Прости меня, боже!» (АР-7-178), «Я ответил прямо в лоб, / Господи прости, / Что игра мне — только чтоб / Душу отвести» (АР-12-164). Кроме того, строка «Что там — Бог знает и простит» представляет собой парафраз ранней редакции стихотворения Н. Некрасова «В столицах шум, гремят витии…» (1858): «А там, во глубине России, / Что там? Бог знает — не поймешь!». Если же говорить о творчестве Высоцкого, то оборот Бог знает и простит находит аналогию в «Горной лирической» (1969): «Кто не доплыл и в волны лег, / Тем бог — судья» (АР-2-60);