теснят и победа для Гойко близка. Влада сжала в кулаке оберег из волчьих клыков и затаила дыхание.

– Много ли охотников в вашей крамоле? – спросил Незрячий.

– Крамолу не счесть, – тревожно пробормотала она.

– Израда – то плешь. Не все ведуны под тобою, або ты Черно-Мати отвергла, – то ли предостерегала, то ли грозилась ей Кова и показывала медальон с двенадцатью кривыми лучами на ремне возле груди. Пусть этот знак Влада увидит ещё тысячу раз и тысячу раз услышит о Чёрной Матери, но путь выбранный Сва и Девятитравой для неё оставался вернее.

В круге раздался вопль боли. Сивер повалил Гойко на спину и, орудуя ножом, подрезал ему челюсть. Лицо и шею Гойко залила кровь, левая рука сломана, правая прижата коленом к земле. Ухватившись за челюсть, Сивер с хрустом вырвал мятежнику зубы. Гойко зашёлся булькающим хрипом, язык безвольно болтался у горла. Быстрым ударом ножа в висок Сивер прикончил последнего Деянова прихвостня.

Вожаки встретили победу Сивера молчаливо: родич лишил жизни родича. Но Влада в душе ликовала! От сердца наконец отлёг большой страх, который преследовал её со дня обретения власти над племенем.

Сивер вонзил нож посреди круга. Это оружие сожгут, и оно более никогда не появится в племени. Её Первый Волк вышел победителем из кольца. Его мускулистое тело покрыли свежие раны, крепкая грудь вздымалась и опускалась в тяжёлом дыхании. Влада подступила и провела ладонью по вспотевшему лицу мужа, пальцы скользнули вдоль губ, нашли заточенные клыки и поранились. Не сводя с Сивера глаз, Влада попробовала смешанную с его слюной кровь. У всякой верности должна быть награда, и она ждёт его. Но сейчас Подземная Мать заговорила с племенем.

– Всяк будет побит, коли супротив рода восстанет, супротив воли Макоши и Совести Щуров, супротив Навьей стези! В круге Гойко не сдюжил, а посему пошёл по стезе тёмной кривды, заблудил, заморочился в думах, мол племя не должно Едениться, мол Волчица глупа, а вожак рода слаб! И Первый Охотник силён, и ведунья мудра, и стезя наша – Правда. Кто пойти вкривь возжелает, тот своему роду убыток. Тако Вий да Перуне решили, тако мы будем жить!

Она зорко вглядывалась в помрачневшие лица. Как трудно было ей не улыбаться, не смеяться в глаза, не кричать во всю глотку, что она победила! Но ещё есть заботы, для которых в роду важен каждый и не время раздоров.

– Гойко ступит по стезе лунного света, посему соберём для него краду, как для сородича, або бился он за род верно и служил честно, и токмо в одном слове ошибся. И слово то было – круг.

*************

Свет от окна расплескался алым пятном по коврам и паркетному полу. Сергей хрипел на коленях перед семейной иконой. Будто подстреленный на охоте зверь он спрятался в своём логовище зализывать раны.

– Зализывать раны… – просипел Волк и вцепился ногтями в ковёр. На миг показалось, руки покрыты шерстью, на пальцах чёрные когти. Сергей стиснул их до того, что ногти сломались и только с болью виденье исчезло. Он жаждал крови – собственной крови! После долгого воздержания он испытал её вкус и теперь не мог отказаться от мысли попробовать снова. В голове тяжело ухало сердце, перешёптывались знакомые голоса, перед взором являлись лица мёртвых людей. Вот прежний Настоятель Монастыря стоит перед ним как живой и с укоризной отчитывает.

– Ты дело Христово обещал сохранить, клялся мне в верности, сам же в стяжательство ввергся, продался за металл сатаны и единоверцев в долги обратил. Ты начал войну, ты погубил дело Христово, в Зимах из небытия поднятое. Нет, не готов ты был, совсем не готов, не совладал с собою. Ты Веру убил…

– Изыди! – размахнулся Сергей на призрака. Серый Волк лязгнул зубами, но старого Настоятеля рядом не было. На плечи мягко легли хрупкие женские руки.

Она пришла к нему точно такой, какой Сергей запомнил её: улыбка, исполненная смирения, золотистые волосы, наивная зелень глаз.

– Верочка, драгоценная моя… – со слезами зашептал Волк, склонив голову, – и ты ко мне.

– За что ты Дашутку обидел? За что отрёкся от дочери?

Сергей обернулся, горячо начал оправдываться, выискивать в её взгляде прощения. Она положила руку ему на грудь.

– Больно тебе, Серёженька?.. Очень больно?

– Больно, любимая. Подвёл я тебя, яростью своей, бездумной страстью сгубил. Околдовала меня ведьма безумная, зря к ней в ту Зиму на берег пошёл, зря тебя не послушал. Ты одна мне добра желала, а я семью нашу не сохранил, дочерей не сберёг. Сомнения во мне окрепли, и Господь Дарью сатане отдал... Как мне родное дитя с чёрной душой сохранить? Про неё больше думал в ту пору, как самому надо было покаяться и смириться. По грехам моим Дашутку отняли.

Вера привстала на цыпочки и мягко поцеловала в чело. Сергей прикрыл веки, Зверь внутри него сжался в маленького тёмного щенка и душа просветлела. Но, когда он открыл глаза, вместо жены его целовала ведунья. Он отпрянул от дерзких лукавых глаз. Она явилась к нему молодой, как в то лето поисков логова, и игриво оскалилась.

– Тяжко тебе, Серко? Тянешься, жилы рвёшь? Получил по заслугам! Дорого тебе встанет откуп за пролитую родную кровь. Чего не крестишься? Крестись, ты чёрта увидел! Не прощу тебя, за предательство не прощу, голосом Совести изводить буду, прокляну на страдания! Самой лютой смерти тебе желаю за то, как ты сына встретил.

Сергей задыхался, а когда всё-таки нашёл в себе силы заговорить, за спиной раздался тихий плач, будто плакал ребёнок. Он оглянулся: в тёмном углу