честь. Вы не только смогли ужиться в сложных обстоятельствах, и, что немаловажно, смогли сработаться. Я это ценю.

Следующим ко мне «на приём» вошёл Кардо Тортугас. Помолодевший и похорошевший наследник Эквадо выглядел из всех вассалов наиболее потерянным.

— Граф… — начал было он и запнулся, а затем махнул рукой и принялся торопливо говорить, пока не передумал: — Я понимаю смысл сегодняшнего раута, но, хоть убейте, не понимаю, чем могу быть полезен всем этим людям и вам, в частности. Моя магия настолько специфична, что мало применима на практике. У меня нет денег, связей и земель. У меня есть только титул и я сам. Ах нет, есть ещё и быстро растущий долг перед вами, который я даже не представляю, как закрывать.

В чём-то я понимал Кардо. Ему оказались не чужды понятия чести, поэтому быть обязанным и не приносить никакой пользы стало для него сродни рабскому ошейнику.

— Кардо, вы — часть этого клана, поэтому здесь на равных правах со всеми. Ваш дар хоть и редок, но всё же коммерчески применим в наших реалиях, — успокоил я парня, — пока я только навожу справки о дополнительном обучении для вас по профилю. Ищу либо частного преподавателя, либо рассмотрим возможность обучения в высшем учебном заведении магической направленности. Просто не торопите события и не впадайте в отчаяние. У вас уже есть новая личность, можете в свободное время отправиться в школу улучшения физической подготовки рода в Карелию, как подтянете русский язык. А по окончанию её уже и будем с вами решать вашу дальнейшую судьбу. Кроме того, не буду скрывать, я бы хотел, чтобы вы присмотрелись к нашим дамам. Возможно, с кем-то из них у вас со временем возникнет симпатия. Навязывать кого-либо либо вмешиваться в вашу личную жизнь я, упаси боги, не буду, но и любую вашу кандидатку в супруги будет ждать тщательная проверка на лояльность клану.

Кардо заторможенно кивнул. Кажется, за сегодня он узнал достаточно для того, чтобы тучи над его жизненной дорогой чуть разошлись и сквозь них выглянуло солнце.

— Граф, иногда мне кажется, что я застрял где-то в глубинах собственного я, создавая очередной вариант мнимой реальности. Слишком добрым волшебником выглядит тот, кто одним взмахом руки может утопить целые города в крови. Так не бывает.

— Кардо, скажите, вы любили своего отца? — задал я вопрос вообще не в тему.

— Человека, который считал меня недостойным спасения в родовой войне? Человека, называвшего меня слабым выродком и клепавшего детей в надежде получить наследника с его даром? — Тортугас грустно улыбнулся. — Я его боготворил и так же люто ненавидел в последствии.

— Если вам удобно считать меня исчадием изнанки, тварью и извергом, то считайте меня таким же коллекционером, как и ваш отец. Только он изымал души, пленял их в артефакты и заставлял служить себе. А я предпочитаю договариваться. Верность невозможно купить.

Переводчик из кровников улыбнулся уголками губ. Судя по тому, что в этот раз он переводил гораздо дольше, чем я говорил, что-то было добавлено от себя. Кардо впечатлился.

— Благодарю, граф, я подумаю над вашим предложением о внутриклановом браке, — склонил голову Тортугас и покинул кабинет.

Последним вошёл Густав Ильдер. Он сам отослал переводчика оставшись со мной наедине. Выглядел датчанин не в пример живее, здоровее и спокойнее, чем при нашей последней встрече в казематах.

— Граф, а ведь вы не комар, — покачал тот головой, — вы — хитрый змей.

Интересное начало для разговора.

— Да вроде бы яд не источаю и не шиплю, — улыбнулся я и только тут понял, что в общем-то Густав оказался прав. Ипостась эрга ведь у меня была змеиная. Эта была неправильная змея, и у неё были неправильные конечности, но то, что змея, сомнения не вызывало.

— Увы, я от своих слов не откажусь, — всё так же пристально разглядывал меня ментатор. Мне даже на мгновение показалось, что он каким-то образом смог прочитать мои мысли. — Вы точно знали, что уж я-то окажусь полезен почти всем присутствующим. Но какую участь вы уготовили для меня?

— Густав, а как вы вдруг так чисто и без акцента заговорили на неродном языке? — невпопад спросил я, поражаясь его лексикону и чистоте произношения.

— Базу любого языка, при желании, можно поставить, главное, потом практиковаться.

Да ты же мой хороший! Хочу! Дайте два! Нет! Больше!

Увидев мои восторженные глаза, датчанин покачал головой.

— К вашим мозгам я не проберусь. Скорее, свои спеку напрочь. Мне одной демонстрации хватило.

— Я могу частично пропустить, если не будете лезть, куда не надо, — всё ещё не мог я смириться с потерей такого шанса.

— Можно попробовать, но вы же меня явно не для этого пригласили, — Густав снял очки и протёр стёкла носовым платком.

— Вы правы, — согласился я. — А сами вы как думаете?

— Мне не нужно думать, мне достаточно было послушать, о чем думали все остальные, — пожал он плечами. — Вы ведёте очень верную политику. Каждый выходящий из вашего кабинета был воодушевлён и хотя бы примерно представлял своё место в ваших планах и местной иерархии. Что удивительно, недовольных не было.

— И что вы думаете по этому поводу? — снова повторил я свой вопрос, чуть его перефразировав. Так обычно делали сами металисты и ментаторы, сверяя ответы.

— Думаю, что позову на свидание вдовствующую баронессу Анну Сергеевну Крысину, — вдруг совершенно невпопад ответил датчанин, нацепив очки обратно на нос. — Этой женщине единственной стало интересно, как проходит адаптация в незнакомой стране у моей дочери. Женщины с призванием матери в наше время очень редки.

Я задумался над его словами. А ведь действительно. Вокруг было полным-полно честолюбивых, сильных, властных, деятельных, хитрых женщин. Этот список эпитетов можно было продолжать бесконечно долго. Но за всё время настоящих матерей по призванию я не встретил. Вернее, я даже не разглядывал женщин, с этой точки зрения.

Как и у любого мужчины, мой взгляд притягивали яркие и сильные женщины, девушки. Я не искал мать для будущих детей, ведь я в принципе не задумывался о продолжении рода. Наверное, после слов Густава под это описание могли бы подойти Белецкая и Хельга, но если первая уже была матерью дюжину раз, то последняя любила чужое дитя животной любовью, не имея возможности иметь своё.

— Знайте, Густав, какой бы вы