Позже тем же вечером Рози стучится в мою дверь, держа в руках блюдо с разноцветными макарунами.

– Подумала, что, может, ты захочешь поговорить? – говорит она, но голос у нее срывается, словно она не уверена в правильности своих слов. В том, что касается взаимодействий с другими людьми, Рози все еще сомневается в себе. Я же просто хочу, чтобы она была собой, потому что ее особенности и делают ее такой очаровательной.

– Конечно. Заходи.

Я – а как же иначе? – завариваю чайничек чая, и воздух пронзает цветочный аромат.

– Как дела с дневником? – спрашивает она.

– Знаешь… то, что этот дневник объявился три года спустя, с одной стороны, волшебно, а с другой – разбивает мне сердце. Я прочла еще несколько записей. Они оживляют моего мужа и напоминают мне, что он никогда не относился к жизни с должной серьезностью. Он жил моментом, и я пытаюсь сделать то же самое, чтобы почтить его память.

– Думаешь, она специально его тебе не отдавала?

Я думаю о матери Ти Джея, Мэри.

– Не знаю. Мы были так близки, а потом внезапно отдалились. Сложно представить, чтобы она опустилась бы до такого, но точно и не скажешь. Горе меняет людей. И ее изменило.

– Уверена, она хотела его тебе отправить сразу, но скорее всего сама не могла функционировать. Потерять своего ребенка… такое невозможно пережить. Когда ты настолько убит горем, просыпаться по утрам и то тяжело, не говоря уже о походе на почту…

Во мне поднимается волна негодования.

– Какая-то часть меня очень зла, что это оправдывает ее дерьмовое поведение. Мэри думает, что я отняла у нее последние дни с сыном, но это был его выбор, не мой. Глубоко внутри я понимаю, что ей нужно кого-то винить. Но когда я потеряла его, я потеряла их всех. У меня было такое чувство, что, если бы я вдруг исчезла, никто бы по мне не скучал.

– Это так грустно, Ария, – ее лицо опускается.

Я жму плечами: не хочу расстраивать Рози.

– Поэтому я и удивилась. Для чего высылать его сейчас? Это предложение мира? Или она правда положила его куда-то и забыла куда?

Он был для нее всем; любимый сын, который каждый день делал мир лучше.

– Почему бы тебе ее не навестить? Мы можем сесть на поезд и погостить у нее пару дней. Вам давно нужно поговорить об этом.

Я категорично качаю головой.

– Нет, навещать я ее не хочу. Не вынесу ее горя, а язык ее тела – совсем как у Ти Джея. Я не готова и не уверена, что когда-либо буду.

Семья Ти Джея была и моей семьей, и вдруг, за несколько месяцев, у меня не осталось никого. Я осталась один на один с ужасающим, давящим горем и могла лишь задаваться вопросом: смогу ли я когда-то жить как прежде? Несколько месяцев я не могла выходить из дома. Все вокруг напоминало о Ти Джее. Тот парк, где мы гуляли под дождем. Кафе, где он всегда заказывал яйца «Бенедикт» и читал воскресную газету. Школа, где он работал, ныне оплакивающая потерю одного из лучших учителей. Дерево, под которым мы впервые поцеловались. Ювелирный магазин, где он заказал мне идеальное помолвочное кольцо – серебряное, со стопочкой книг, ведь книжному червю не нужны бриллианты. И конечно, больница, где наши жизни пошли под откос.

Рози кладет ладонь мне на колено и улыбается со слезами на глазах.

– Тебе станет лучше, Ария. Я обещаю. Но чтобы это произошло, рано или поздно придется встретиться с Мэри и помириться. Не обязательно сегодня, на этой неделе или в этом месяце, но когда-нибудь.

– Когда ты стала такой мудрой, доктор Фил[20]?

Я не хочу, чтобы Рози увязла в этом болоте вместе со мной, так что пытаюсь разрядить обстановку.

– Примерно тогда, когда встретила тебя.

– Перестань.

– До меня дошли слухи, что Макс и Джонатан созваниваются по видеосвязи. Твое имя было упомянуто.

Я кидаю в нее подушкой.

– Серьезно, Рози? Говоришь о Джонатане через секунду после Ти Джея?

Несмотря на тяжелую тему, я чувствую себя лучше после того, как поделилась проблемами с Рози. Даже если она настаивает на том, чтобы вставлять имя Джонатана в разговор при каждом удобном случае.

– Прости! Но ты дала обещание больше не любить, так что я не буду тебе говорить, что он о тебе спрашивал.

– Ладно.

– Ладно.

– Вот и хорошо. Я рада.

Она улыбается, выжидая.

Черт.

– Ладно. И что он спрашивал? Не то чтобы мне есть дело!

Она поводит плечом.

– Ну, если тебе нет дела…

– Не заставляй меня подходить ближе, Рози!

Она смеется.

– Хорошо, хорошо. Он спросил Макса, говорила ли ты о нем после того музыкального фестиваля.

Мой пульс подскакивает.

– И что ответил Макс?

– Ничего. Он же поклялся хранить молчание, помнишь?

– А… ну да.

Почему-то я немного падаю духом от того, что Макс ничего ему не ответил.

– Но потом зашла я, и, так как я не связана обетом тайны, я ему сказала, что, конечно, мы о нем говорили. И что мы ждем с нетерпением, когда наши пути пересекутся.

Сердце поднимается на место.

– И все?

– Разве ты не гордишься мной? Я даже не попыталась устроить нам двойное свидание или что-нибудь другое, что направило бы тебя прямиком к блаженному «долго и счастливо».

– Твоей выдержке можно только позавидовать, Рози.

– Я едва не умерла от перенапряжения.

– Я рада, что не умерла.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Глава 10

Руан

Утром в первый день ярмарки солнце палит вовсю, обещая жаркий день. Так как явка обещает быть большой, я уже могу предсказать, что Рози распродаст все свои знаменитые десерты с мороженым «Слава Никербокера».

Рози, Макс и я приезжаем на территорию и паркуемся рядом друг с другом. Придвинувшись ко мне поближе, Рози говорит:

– Ты же не думаешь, что «мокрая курица» снова объявится и потребует больше денег?

Я смеюсь.

– Нет, уверена, что он не придет. Но если вдруг это случится, то ты меня позови.

В ее глазах светится облегчение.

– Хорошо, спасибо, Ария.

Разойдясь, мы принимаемся за свои дела, готовясь к прибытию клиентов, которые совсем скоро начнут заполонять территорию.

Я устанавливаю свой складной столик под навесом и складываю в стопки летние романы и кучу винтажных книг от «Mills and Boon»[21], которые всегда популярны среди читателей и уже стали коллекционными изданиями. Я нахожу в фургоне свою ярко-фиолетовую драпировку и цепляю ее к передней части стола, чтобы добавить цвета.