— Чего? — не поняла Евдокия.

— А того, спорчена девка, ребенка скоро принесет, — досадуя, что золовка не понимает, о чем речь, выговорила четко Лиза.

— Да как же так? Таня совсем зеленая. — Хозяйка недоверчиво качнула головой.

— В нынешние времена все быстро делается, и возраст не помеха.

Евдокия помолчала. Кашлянув, нетвердо начала:

— А я смотрю на девоньку и радуюсь. Какая вся, будто яблочко наливное. А оцо вон какое дело, — настороженно взглянула на гостью.

— Беда! — Лиза опять стала всхлипывать. — Как же мать берегла ее, свою единственную, сил на нес не жалела, денег. Все старалась одеть попригожее, и вот…

Евдокия не знала, то ли ей успокаивать невестку, то ли поплакать вместе с нею. Снова кашлянув, ласково заговорила:

— Да будет, невестушка, горевать. У них, у молодых, теперь закон такой, все на свой лад делать. И позора теперь в этом нет никакого. А на людей смотреть… им только дай языком почесать, посудить. Вы-то кусок, чай, не последний доедаете, поднимете малыша.

Лиза, вмиг перестав плакать, посмотрела на хозяйку строго и отчужденно:

— Что ты городишь, Дуся? В позоре разве ж одном дело? Татьяна еще девчонка сопливая, а у нее на руках дитя будет. Куда ж это гоже? И как ей на будущее свою жизнь устроить? Не каждый надумает на ней жениться, коль такой довесок, да неизвестно от кого.

— Что ж делать? Жизнь не переиначишь ведь, — растерянно произнесла хозяйка.

— Не переиначишь, — хмуро согласилась Лиза. — Мы и так, и сяк ломали голову, как бы получше все уладить, не получается складно. С врачом какими словами только не беседовали, что не сулили, она одно — поздно избавляться от ребенка.

— Понятно, — осторожно вставила хозяйка.

Лиза еще ближе к ней придвинулась и вкрадчиво произнесла:

— Мы придумали одно дельце, помоги нам.

— Что смогу, все сделаю, — с недоумением ответила Евдокия.

— Пусть пока до родов Танюша наша поживет у тебя. А потом малыша сдадим в дом ребенка. Ну, посуди сама, куда ей такую обузу? Она сама дитя. О будущем нужно стараться.

— Но… как же от дитя отказаться? Кровь-то родная, — удивленно посмотрела Евдокия. — Дитя-то — душа не провиненная. Ох, господи, грешно же это… Одно слово — тяжкое дело.

Помолчали. Хозяйка взглянула на насупившуюся невестку, тихо спросила:

— А сама-то Таня соглашается на… на такое?

— Куда ей теперь деваться. — Лиза махнула рукой. — Раньше нужно было гоношиться.

— Мы и сами неразумными были…

— Наше время с теперешним сравнила! Куда уж нам за ними! Они такие прыткие, что мы им в подметки не годимся. А тебя я прошу, Евдокия, отвечай по-прямому и по-простому, без выкрутасов — поможешь?

— Помогу! — решительно заявила хозяйка.

— Добро! Я знала, что ты не отвернешься от нас в беде. И мы твою заботу не забудем. — Лиза облегченно вздохнула. — Ну, ладно, сговорились, и хватит об этом, итак вся душа почернела. — И продолжала уже спокойным голосом: — Я так тебя и не спросила, как на пенсии, не скучаешь?

— Чего уж, обвыклась. Да и то сказать, когда скучать? Дел нет, а все на ногах колгочусь. И уставать стала быстрее, годы-то какие! Не дожил мой Митрич ни до своей пенсии, ни до моей. А ему нужно было отдохнуть, нашоферился за свою жизнь. Я — другое дело, на работе не сломалась.

— Ты так до пенсии и сидела в той будке?

— В киоске-то? Сидела. Со стороны вроде легко. Отсчитывай мелочевку и газеты подавай. А все ж хлопотное дело. Ревизия, планы, зазря деньги нигде не платят.

— А у нас теперь с деньгами повольготнее стало. И на ферме заработки хорошие. Ферму новую построили, я тебе не писала? И поят, и доят буренок, руки наши берегут. Теперь у нас, куда ни кинь, все новое.

Лиза стала рассказывать, как разрастается их колхоз. Но разговор уже не клеился. Решили пойти спать…

Сон к Евдокии не шел. Ворочалась она с боку на бок, вспоминала о беседе с Лизой.

«Чем только жизнь не удивит! Вон ведь какая история получилась! Выход в ней один — примириться. А Лиза по-своему рассудила. Не иначе это ее задумка. Она всегда все обмозгует и с такого края подступит к делу, что остается только руками развести, как все предусмотрела».

Утром хозяйка встала пораньше. И только принялась резать мясо для котлет, появилась Лиза. Потягиваясь, позевывая, опустилась на табуретку.

— Ты че, Дуся, встала ни свет ни заря? Неужто не отвыкла от нашей деревенской жизни с петухами глаза продирать?

— Ay меня спозаранку все дела ладятся.

— Вот и я такая. Думала, остарею, присмирею. А все день и ночь по дому топчусь, дела выискиваю.

Лиза, откинув голову, прислонилась к стене, отчего вены на ее шее стали еще заметнее. Евдокия только сейчас отчетливо увидела, как постарела невестка. Из каждой ее морщинки выглядывала усталость.

— Нелегко нам Татьянку на чужой стороне оставлять.

— Да ведь не с чужими людьми, — возмутилась Евдокия. — Пообвыкнется, и все пойдет на лад.

— Мне уже и уезжать пора, — просительно посмотрела Лиза.

— Уезжай, не беспокойся о Тане, все будет хорошо. Ты что — мне не доверяешь?

— Все мы на тебя надеемся. К вечеру я в путь тронусь. За твою заботу, Дусенька, в следующий раз привезу тебе мой оренбургский платок.

— Что ж я у тебя его с плеч буду снимать?

— Свои люди, сочтемся.

Евдокия волновалась: «Неделю Татьяна живет, а о прописке и о работе не заикается. Самой завести об этом речь? Ведь ничем не занята, только и знает, что у телевизора посиживает. Все помалкивает. Может, намеками ей подсказать? Но мне-то что до ее забот, не моя голова, пусть у нее болит. Эх, молода слишком, многого не понимает».

Не выдержала Евдокия, сказала:

— Ташоша, надо бы о прописке похлопотать. Можь, мне завтра в милицию наладиться?

— А я тогда работу пойду искать.

— Забот много. Не знаю, что за день успею. Не шибко я грамотная. А везде бумаги, заявления. Но, как говорится, под лежачим камнем так и будет сухо.

…В хлопотах, необычных для Евдокии, день промелькнул. Она так набегалась по коридорам ЖЭКа, райотдела милиции, райисполкома, что от усталости не чувствовала под собой ног. Домой вернулась, когда начало темнеть. А Татьяна уже около телевизора сидит, закутавшись в широкий мохеровый шарф.

Евдокия вздохнула, тяжело опустилась на диван, двумя руками стала растирать икры ног. Пожаловалась:

— С непривычки ноги гудят. Я ведь в город только на рынок выхожу. А здесь то в одной очереди постояла, то в другой. Только начальника паспортного стола дожидалась полтора