этой аналогии в том, что в действительности четырехлеткам принадлежит слишком мало патентов. Очень трудно привести пример, когда бы взрослые изобретатели заимствовали идеи непосредственно у своих детей{168}. Иногда взрослые могут воспользоваться или вдохновиться идеей, подсказанной детьми, которые вертятся поблизости, но лишь благодаря способности распознать полезную инновацию, воспользоваться техническими новинками и креативными прорывами или превратить озарения в продукты. По большей части залогом культурной инновации является виртуальная юность – детское состояние ума функционального в остальных отношениях взрослого.

Таким образом, чтобы взрослые люди, являясь человекообразными обезьянами, могли успешно функционировать как коллективные насекомые, им необходима способность проявлять детские черты, несмотря на наличие полностью развитой префронтальной коры. Цель состоит в том, чтобы временно восстановить у себя состояние ума ребенка, а не снова стать ребенком в буквальном смысле. Мы должны проявлять креативность и доверчивость, в то же время не разучившись завязывать шнурки и без опозданий выходя из дома. Примечательно, что популярным мотивом в культурах всего мира и на протяжении всей истории является мысль о некоей связи духовного или нравственного совершенства с обретением детского ума. Евангелие от Матфея утверждает: «Истинно говорю вам, пока не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное»[19]. В древнекитайском даосском тексте «Дао дэ цзин», или «Лао-цзы»[20], настоящий мудрец сравнивается с младенцем или маленьким ребенком, полностью открытым и восприимчивым к миру{169}.

Для того чтобы удовлетворить эту потребность, люди создали различные технологии временного, но мощного пробуждения детской креативности и восприимчивости у полностью функциональных во всех отношениях взрослых. Для достижения этого эффекта существуют всевозможные духовные практики, например медитация и молитва. Однако более быстрым, простым и гораздо более популярным способом является применение химических веществ, которые могут временно обратить вспять развитие и когнитивное созревание.

Пьяный ум

Как доказывает описанный ранее в этой главе эксперимент по изучению креативности, если мы хотим воссоздать детскую гибкость мышления, то можем воспользоваться транскраниальной магнитной стимуляцией и попросту подавить префронтальную кору. Однако подобные устройства появились лишь недавно, являются дорогостоящими и громоздкими, да и в целом не этим хозяева обычно развлекают гостей на вечеринке. Нам нужно решение, совершенно не требующее высоких технологий. Нечто, фактически отключающее префронтальную кору и делающее нас счастливыми и расслабленными, но не более чем на несколько часов. Что-то такое, что мог бы изготовить где угодно и практически из чего угодно любой человек, причем за разумно малые деньги. Дополнительные плюсы – если это вкусно, хорошо сочетается с едой и влечет за собой танцы и другие проявления общительности и единения.

Очевидно, что алкоголь идеально удовлетворяет всем этим требованиям. Поскольку его естественным образом можно получить из гнилых фруктов, психоактивные свойства алкоголя присущи разнообразнейшим биологическим видам. Помимо того что его легко обнаруживать, производить и потреблять, еще один фактор сделал алкоголь неоспоримым лидером, царем психотропных веществ, а именно широта и неоднородность влияний на тело и ум человека. По замечанию Стивена Брауна, алкоголь повторяет действие многих других наркотиков, представляя собой нечто вроде «таблетки в бутылке: стимулирующего/угнетающего и изменяющего настроение препарата, не оставляющего незатронутой практически ни одной нервной цепи или системы головного мозга». В этом отношении он уникален среди веществ, изменяющих сознание. «Кокаин и ЛСД действуют словно фармакологические скальпели, – отмечает Браун, – изменяя деятельность лишь одного или очень немногих контуров мозга. Алкоголь больше похож на фармакологическую ручную гранату. Он поражает практически все вокруг»{170}.

Отчасти это объясняется легкостью распространения алкоголя по нашей системе «тело – мозг». Этанол, активный ингредиент спиртных напитков, растворим и в воде, и в жире. Вследствие растворимости в воде он легко разносится водой по организму и быстро попадает в кровоток, а благодаря жирорастворимости легко проникает через жиросодержащие клеточные мембраны{171}. Хотя спиртное принято считать депрессантом, реальная картина намного сложнее, как того и следовало ожидать при подрыве фармакологической гранаты{172}.

Начать с того, что алкогольное опьянение является двухфазным. Восходящая фаза, с увеличением содержания спирта в крови, характеризуется стимуляцией и легкой эйфорией, поскольку алкоголь усиливает выделение дофамина и серотонина. Именно тогда алкоголь повторяет действие чистых стимуляторов, таких как кокаин или экстази. В этой фазе алкоголь также запускает выработку эндорфинов. В этом отношении его можно рассматривать как смягченный вариант морфина, дающий обезболивающий эффект, повышающий настроение в целом и снижающий тревогу{173}.

В нисходящей фазе, когда содержание спирта в крови достигает максимума и затем начинает уменьшаться, алкоголь действует как депрессант. Спиртное затрудняет работу мозга, нанося угнетающий двойной удар. Оно подхлестывает или даже чрезмерно усиливает активность ГАМК-рецепторов, задача которых – угнетать нервную деятельность, и в то же время подавляет активность глутаматных рецепторов, обычно возбуждающих нервную деятельность. Поэтому, что касается деятельности мозга, алкоголь одновременно бьет по тормозам и снимает ногу с акселератора. Резкое торможение нервной деятельности обусловливает седативный эффект, особенно при высоком содержании спирта в крови{174}.

Наиболее сильное угнетающее действие алкоголь, как выяснилось, оказывает на три области мозга: префронтальную кору, гиппокамп и мозжечок{175}. Гиппокамп участвует в функции памяти, а мозжечок – в базовых двигательных навыках. То, что алкоголь воздействует на обе эти области, объясняет, почему пьяные могут споткнуться и разбить вазу, придя домой после вечернего разгула, а наутро удивляться при виде осколков.

Нас, однако, больше всего интересует дерегулирование работы префронтальной коры и связанных с ней областей. Одним из важнейших союзников префронтальной коры в деле когнитивного контроля является передняя поясная кора (ППК) головного мозга. ППК выступает своего рода наблюдателем на игровой площадке, отслеживая ваши действия в мире и выявляя ошибки и другие негативные сигналы, которые свидетельствуют: чем бы вы сейчас ни занимались, это нужно прекратить{176}. Если вы выходите утром из дома на работу и начинаете поскальзываться на льду, именно ППК замечает это и сигнализирует префронтальной коре, что она должна взять под контроль вашу двигательную систему, обычно работающую на автопилоте. Под управлением префронтальной коры вы шагаете нелепо и скованно, поскольку двигательные системы лучше всего функционируют, будучи предоставлены сами себе. Вы дольше добираетесь до работы, но хотя бы не падаете лицом на лед.

В лаборатории совместные действия ППК и префронтальной коры можно наблюдать в том числе в экспериментальной парадигме, именуемой Висконсинским тестом сортировки карточек. В этом задании испытуемым дается набор карточек с изображением всевозможных фигур и символов в разном количестве и в разном цвете. Они должны выбрать карточку, соответствующую образцу, предложенному экспериментатором. Правильно выполнив задание, участники получают положительный отзыв, однако никаких дальнейших инструкций не следует. Существует более изощренный вариант задания на поиск соответствия цвета или формы, разработанный для врановых и голубей, и поначалу он вызывает сильное раздражение: вы слышите подтверждение, что добились успеха, но не имеете представления о том, по каким правилам этот успех определяется. Тем не менее испытуемые очень быстро осваиваются, поскольку принцип соответствия не случаен. От вас может требоваться найти соответствие по количеству предметов, цвету или типу, но в любом случае люди удивительно быстро обнаруживают это правило. Как только они уясняют правило, которое интуитивно определили (скажем, ищи соответствие по форме и игнорируй количество и цвет), и начинают инстинктивно отвечать правильно, коварный экспериментатор без предупреждения меняет условие: ни с того ни с сего цвет становится важным, а форма несущественной и карточки, которые раньше соответствовали образцу, теперь отвергаются. Это лабораторный эквивалент обледеневшего тротуара, который неожиданно дает совсем противоположные ожидаемым ощущения. У неврологически типичных субъектов ошибки, появившиеся из-за изменения правила, сигнализируют их ППК о каком-то неблагополучии. Тогда ППК велит префронтальной коре отказаться от прошлого поведения (поиск соответствия по форме), замедлить отклики и ждать, когда определится новое правило. Как только новое правило обнаружено, ППК счастлива, префронтальная кора может расслабиться, а игрок – вновь перейти на автопилот, благополучно подбирая цвет к цвету.

Этот сдвиг происходит не мгновенно. Какое-то