Как раз в это время стали известны результаты генетической экспертизы. Витя Титов, державший нас в курсе происходящего, сообщил: ребенок Аллы Потылицыной действительно является сыном Владимира Лаврова. Сергей на это известие почти не отреагировал.

Он вообще сильно изменился, стал замкнутым и рассеянным. Я старалась его отвлечь от мрачных мыслей, расшевелить, но у меня ничего не получалось. Я и сама была подавлена. Столько смертей в одной семье…

Верка подливала масла в огонь. Когда мы с ней на работе улучали минутку, чтобы поболтать, она вещала трагическим шепотом:

– Ой, неспроста это, Грека, неспроста! Это Володя их всех забирает! Ему там скучно одному…

– Ну что ты болтаешь ерунду! – злилась я. – Мачеха-то ему там зачем?

– Он отца хотел забрать да промахнулся. А может, еще и заберет…

– Покаркай мне еще тут! – рявкала я, злясь уже на себя за то, что поддерживаю дурацкие разговоры.

Сережин отец по-прежнему лежал в реанимации. Нас к нему по-прежнему не пускали, а на вопросы отвечали, что его состояние «стабильно тяжелое».

…На семейном кладбищенском участке Лавровых вырыли новую могилу. В отличие от похорон бедной Натальи, которую и проводить-то было почти некому, на похороны Юрия Григорьевича собралась многочисленная толпа – коллеги, родственники, студенты…

Нина Владимировна, вся в черном, неподвижно стояла у гроба. Ее лицо не выражало ничего, кроме непомерной, огромной усталости. Рядом с ней были дочь, внуки и верная подруга Серафима в точно таком же траурном одеянии. Внук Серафимы, Сева, тоже был тут, он деловито, негромко распоряжался ходом церемонии.

Мы с Сергеем встали в стороне. Я вцепилась в Сережкин локоть и притулилась к нему, вполуха слушая прощальные речи и старательно уводя глаза от свежей Володиной могилы. Но мне все-таки пришлось посмотреть туда. Мое внимание привлекла незнакомая женщина, подошедшая к могиле. В руках у нее был букет белых гвоздик, который она старательно разделила пополам и положила половину цветов к памятнику с Володиной фотографией. Потом, не торопясь, отошла и встала у гроба рядом с родственниками. Она прошла в нескольких шагах от меня, и я почувствовала крепкий запах духов, пробившийся сквозь морозный воздух.

Я вдруг догадалась, кто это. Володина гражданская жена, мать его маленького сына, Алла Потылицына! Я тут же хотела поделиться догадкой с Сергеем, но, взглянув на него, передумала. Он стоял с отрешенным лицом, глубоко погрузившись в себя, и я не стала его тревожить. Успею еще…

Я стала беззастенчиво разглядывать новую Сережину родственницу. Красивая, но… яркая, цыганистая, да еще и сильно накрашенная. Бывает такая красота – кукольная. Я сразу так и окрестила ее про себя – Кукла. Но не кукла-игрушка с детским очаровательным личиком, а скорее старинная фарфоровая немецкая кукла, которую сажают на комод, с тяжелым квадратным лицом, с опущенными вниз уголками маленького капризного рта и холодными недобрыми глазами. Увидев такую куклу, ребенок начинает плакать. Словом, это была Злая Кукла.

Она спокойно и уверенно стояла рядом с Сережиной кузиной Валерией, держа в руках белые гвоздики, оставленные, очевидно, для Юрия Григорьевича, и никто бы не посмел усомниться, что это ее законное место. Кузина Лера тревожно косилась на нее и старалась незаметно отодвинуться. Наверное, ее раздражал чересчур сильный запах духов.

Я мысленно поставила с ней рядом Володю и ужаснулась диссонансу. Неужели добрый, веселый Володя любил эту женщину со злым лицом? Или она только кажется такой, а на самом деле сама доброта? Бывает же обманчивая внешность…

Между тем Злая Кукла, видимо, почувствовав мой взгляд, посмотрела на меня, и мы встретились глазами. Тяжелый, липкий взгляд на секунду впечатался в меня и как будто оставил след. Я поежилась, но Злая Кукла уже перевела глаза на Сергея. Гримаска легкого удивления на мгновение возникла на ее лице и тут же сменилась такой же легкой усмешкой.

…После окончания траурной церемонии мы уже шли к автобусу, когда позади раздался низкий голос с хрипотцой:

– Ну привет, шелудивый!

Сергей резко обернулся. Я, державшаяся за его локоть, не успела среагировать и чуть не упала. Позади нас стояла Злая Кукла.

– Ты чего, не узнал меня, что ли? Или не хочешь знаться? Мы ж родичи теперь. А эта очкастая кто? Баба твоя?

Она повернулась ко мне, и кроме запаха духов, до меня долетел еще и запах алкоголя.

Сергей молчал. Я посмотрела на него, его лицо выражало удивление, смешанное с нескрываемым отвращением. Выходит, он знает эту Аллу Потылицыну! Почему тогда говорил, что не знаком с ней?

– Чего мухортишься-то? Брезгуешь? – продолжала тем временем Злая Кукла. – А вот Вовчик не брезговал. Спали мы с ним, понятно? И жениться хотели. И Виталька, сынулька мой, от него!

Сергей молчал.

– Чего, не веришь? И бабка ваша, карга, не верила, только доктора доказали! И квартира Вовчикова теперь наша! Через полгода въедем. А где ж еще сыну родному жить, как не в отцовой квартире? А ты, поди, уж губу раскатал на братово имущество? А вот хрен тебе, всем вам хрен! Наше все теперь, на-ше! Обломись, шелудивый!

И она, покачиваясь на высоких каблуках, обогнула нас, еще раз обдав винным духом, и пошла к парковке, где семейство Лавровых рассаживалось по машинам. Я видела, как Сева Князев махнул ей рукой и распахнул перед ней дверцу своей машины.

– Почему ты говорил, что не знаешь ее? – спросила я, так и не дождавшись от Сергея ни слова.

– Да откуда я знал, что это она? Она жила в лавровском доме, я ее знал в детстве. Но тогда ее все звали Лялькой, а Ольга говорила: «Лялька Сиделкина». Я думал, это ее фамилия.

Так, значит, эта Алла, бывшая Лялька, Володина подруга детства. Теперь хотя бы ясно, где и как могли сойтись два столь разных и не подходящих друг другу человека. И, вообще, не мне судить, кто и кому подходит…

Для меня всегда было загадкой, как мужчина выбирает женщину. Мифы о том, что женщина, чтобы ее выбрали и полюбили, должна быть красива, стройна, умна и добродетельна, на мой взгляд, здесь совершенно не работают. Иногда встречаешь такие пары, что диву даешься – что их держит вместе?

Как-то мы обсуждали этот вопрос с Веркой, и она убеждала меня, что мужчины, как и все животные-самцы, крайне примитивны и выбирают женщину чисто биологически, как объект для спаривания. От женщины как от самки, якобы, требуется владеть всего парой-тройкой кодовых знаков – слов, жестов или телодвижений – чтобы получить доступ к мужскому сердцу.

– Я вот читала, – вещала Верка, – что быку, например, чтобы впасть в сексуальный раж, достаточно проволоки, изогнутой в виде коровьих ног!

Я живо представила себе быка, впавшего в раж от проволочной коровы, краешком мысли зацепила Сережку как представителя примитивной половины человечества и тут же порадовалась, что ноги у меня гораздо красивее, чем у коровы, тем более проволочной, и к тому же у меня отсутствует хвост, который наверняка мешает… Тут на меня напал дикий смех.