— Да, Катенька, а этот ваш жених?.. — Озиридов сделал вид, что затрудняется назвать фамилию, потом прищелкнул пальцами. — Ну да, Белов! Что с ним? Где он?

Катя пожала плечами и грустно ответила:

— Не знаю…

— Выходит, не сложились ваши отношения?

— Не сложились…

Озиридов сокрушенно покачал головой, искоса поглядывая на девушку и наслаждаясь плавной линией ее шеи.

— Извините, — тихо поднялась Катя. — Нам с Сережей пора, ему нужно обедать.

— Не хочу уходить, — категорически заявил мальчик.

Ромуальд Иннокентьевич шутливо погрозил пальцем:

— Няню нужно слушаться, а то я ее заберу, каково тебе тогда будет?

Подумав, Сережа серьезно ответил:

— Плохо будет.

Озиридов расхохотался. Потом спросил у мальчика:

— Тебе нравится в этом саду?

— Очень, — кивнул тот. — Мы здесь каждый день гуляем.

— Вот как! — вскинул брови присяжный поверенный и, посмотрев на смутившуюся девушку, добавил: — Тогда буду приходить к вам в гости.

— Приходите, — согласился Сережа и внезапно спросил: — А у вас конь есть?

Ромуальд Иннокентьевич развел руками:

— Увы, мой друг, ни коня, ни жены, ни няни.

Катя и Сережа ушли, а Озиридов с глуповатой улыбкой на лице продолжал сидеть на скамье и отбивать на колене такт бравурного марша, исполняемого духовым оркестром Новониколаевской пожарной команды.

На следующее утро, часам к одиннадцати, он уже сидел на той же скамье и в ожидании Кати курил одну папиросу за другой. Самым странным было то, что он действительно ощущал странное и непривычное волнение.

Завидев входящих в ворота Катю и Сережу, Ромуальд Иннокентьевич поспешил навстречу.

— Вы знаете, Катенька, это очень символично, что мы с вами встретились именно в «Альгамбре», — сказал он девушке, в то время как Сережа, получив в подарок калейдоскоп, сидел в траве, разглядывая чудесные узоры, меняющиеся при каждом повороте картонной трубки.

— Альгамбра — это Испания, — пояснил Озиридов, улыбаясь. — Это Гранада. Это загородный дворец мавританских государей. Далеко-далеко от нашей холодной и неуютной Сибири, на берегах теплого Средиземного моря, между Гибралтаром и Пиренеями… Страна любви, серенад и кастаньет, — Озиридов даже прищелкнул пальцами.

Все радовало Озиридова, а Катя, никогда раньше не слышавшая таких восторженных и складных речей, смотрела на него во все глаза. Это, конечно, еще больше распаляло присяжного поверенного.

— В самом этом слове столько страсти, возвышенности!.. В нем мечты… Нет, нет, я действительно считаю: перст судьбы то, что мы встретились именно здесь.

— Зачем вы так? — заливаясь краской, шепнула Катя.

— С такой девушкой, как вы, я могу говорить только о прекрасном, — как бы оправдываясь, произнес Ромуальд Иннокентьевич.

Он уже знал: Катя к нему привыкнет.

Так оно и случилось.

Прошло не так уж много времени, а Катя, входя в «Альгамбру», уже привычно оглядывалась: где же Озиридов? И если его в саду не оказывалось, она вдруг ощущала какую-то странную пустоту.

2

Уединившись в дальней комнате большого бревенчатого дома, на самой окраине Томска, там, где проходит дорога на село Заварзино, Анисим и Яшка разделись, стянули сапоги и развалились на пуховых перинах.

— Уважает Дымок, — благодушно протянул Комарин, оглядывая с кровати довольно тесную комнатенку, в которой, несмотря на дневное время, были наглухо закрыты ставни и тускло светила лампа. — Самую лучшую аппартаменту отвел. Здесь мы с тобой, Аниська, как у Христа за пазухой, не то, что в меблирашках.

— Яков, а че у хозяина прозвище такое диковинное? — подал голос Анисим.

Яшка с наслаждением пошевелил взопревшими пальцами ног, почесал плешивую голову, хмыкнул:

— Дымок-то? Так он и есть Дымок. Раньше-то, когда помоложе был, шибко озорничал, сказывают. Но только в каталажку ни разу не попадался, уходил от архангелов. Словно дым растворялся. Вот и прозвали. Да и фамилие у него подходящее — Стародымов.

В дверь осторожно постучали.

Яшка торопливо сбросил ноги на пол, одернул рубаху, под которой прямо на теле хранил в кожаном поясе таежное золотишко, поправил жилетку, приосанился.

— Чего церемонии разводишь? Заходи.

В комнату бочком проскользнул хозяин, невысокий, сутуловатый старик с узкими плечами. На его сморщенном лице, единственным украшением которого был крупный сизый нос, светилась добродушная улыбка.

— Зашел узнать, как разместились, не надо ли чего? — усаживаясь на краешек табурета, проговорил он.

Комарин окинул его насмешливым взглядом:

— Ладно соловьем-то петь. Поди любопытно, откуда Яшка Комарин на твою голову сверзился, а?

Продолжая улыбаться, старик покхекал, потом сказал, ни мало не смутившись:

— Не скрою, Яшенька, антиресно, откель ты взялся. Слух прошел, на каторгу тебя законопатили. А тут вдруг такой гость!.. Да ишшо в энтакой одеже и обслугу по первому разряду требует… Как же не антиресно?

Комарин ухмыльнулся, извлек из кармана тугую пачку ассигнаций, постучал ею об ладонь. Подал одну купюру старику:

— Пожрать бы чего…

Тот принял деньги, опустил в карман меховой душегрейки, и, придерживая рукой поясницу, поднялся:

— Сейчас чего-нибудь сварганим.

Через некоторое время Яшка беспокойно заводил носом:

— Салом жареным пахнет…

Анисим принюхался. Через неплотно прикрытую дверь в комнату проникал с кухни дурманящий запах.

— Айда, робяты, поснедаем, — заглянул старик.

Отставляя опустевшую тарелку, Яшка проговорил:

— Что-то пусто в твоей избе? Али перевелись мазурики?

Хозяин покосился на Анисима:

— Кхе, кхе…

Комарин хмыкнул понимающе. Успокоил:

— Ты, Дымок, его не боись. Свой мужик. Вместе с каторги бежали.

Старик, как ни в чем не бывало, ответил:

— Не время сейчас. К ночи нагрянут. Только твоих-то дружков уж и нету. Опосля того как тебя сцапали, погуляли они совсем маненько, — грустно потряс головой Дымок. — Архангелы засаду устроили, улицу перекрыли. Вот они возле пристани и рванули через Томь, да в полынью угодили. Так вместе с кошевкой и ушли в воду

Комарин перекрестился, залпом опрокинул рюмку, поморщился.

— Ты-то где пропадал? — спросил старик, подавая ему соленый огурец.

Хрустнув огурцом, Яшка долго жевал, печально глядя в одну точку. Потом ответил:

— Я-то?.. В разных местах. И в Александровском централе, и по Байкалу на казенный счет поплавал, и в остроге, что возле Нижнеангарска… Оттуда мы с Аниськой и убегли. Ишшо один с нами был… невезучий. А мы вот выбрались, зиму в тайге просидели, я бы там и сейчас сидел, больно там воздух душистый, да вот Аниська сманил. Еле живыми до Усть-Кута доползли, чуть в болотах не утопли, но видно, не судьба утопнуть. В Усть-Куте сладили нечистые бирки[3], приоделись, отъелись и дальше подались. В Тулун уже на тройке прибыли. Оттуда по чугунке сюда прикатили. Теперь, вишь,