Однако неполная, далекая от ожидаемой и незапланированно половинчатая удача Одинцова с кварталом в Матвейках стала, как впоследствии оказалось, только первой в череде его неприятностей. Долгое время он конкурировал на девелоперском рынке со своим заклятым соперником, главой некоего «Треста СМУ-17» Игорем Корнильевичем Жолобовым. И все свои неприятности – в том числе, кстати, и с Матвейками – списывал на козни Жолобова. И вот на Одинцова вдруг завели уголовное дело, да по целому букету статей: там и взятки, и уклонение от налогов, и чуть ли даже не рабовладение. Хитрый Одинцов (и тут ему Павел Петрович слегка помог) вышел на руководителя следственной бригады по своему делу, следователя по особо важным делам З***. Им устроили встречу в ресторане, и Одинцов без обиняков предложил: за прекращение моего уголовного дела плачу один миллион долларов США. Неизвестно, сработала ли магия круглых цифр, но следователь по особым делам, ранее кичившийся своей неподкупностью, дрогнул. И согласился. А в момент передачи ему пресловутого миллиона был повязан безпекой и фобосами9.

Казалось, Одинцов мог торжествовать – но он не удовлетворился локальной победой и решил одним махом покончить и со своим ненавистным недругом Жолобовым. Он заказал его убийство. Однако то ли с самого начала исполнитель работал под контролем спецслужб, то ли по ходу перекинулся на сторону добра и донес – но он не только не исполнил заказ, но и дал показания против кирсановского соседа. Вдобавок прежнее дело против Тимофея Одинцова, невзирая даже на задержание бывшего главы следственной бригады, слегка забуксовав, все равно закрутилось.

Короче, в один прекрасный день (а случилось это уже лет семь назад) Тимофей Одинцов отъехал за границу и больше в страну не возвращался. Где он, что с ним, объявлен ли в розыск и скрывается или просто живет в свое удовольствие, – об этом даже соседи по даче, Кирсановы, не ведали.

Елена Сергеевна продолжала жить в своем доме в Хаупе на положении соломенной вдовы. Впрочем, раза два в год она выезжала за рубеж. Где была, что делала, встречалась ли с Тимофеем – об этом не распространялась, но возвращалась довольная, веселая, счастливая.

У Кирсановых она на правах ближайшей соседки продолжала бывать. Несколько раз Павел Петрович выводил ее в свет – на мероприятия, на которых неприлично появляться в одиночестве. И она, и он на вопросы, порой не задаваемые, но подразумеваемые, отвечали: «Нас связывают чисто дружеские отношения». Но как обстояли дела на самом деле и был ли между ними роман, не знал даже брат, Николай Петрович.

* * *

После этого рассказа я мысленно расширил свой список подозреваемых еще на одного человека:

Мой новый заказчик рассказал также о других персонажах и о том, что происходило в усадьбе в последние дни. Что интересно, ни о какой дуэли между братом и молодым Базаровым он не знал и выдал мне официальную версию: неосторожное обращение с оружием.

– Расскажите мне о прошедшем вечере и ночи.

– Ничего странного, ничего настораживающего. Вечером мы все собрались за обеденным столом в большой гостиной. Как шутили между собой брат и Аркадий, устроили некое пре-пати…

– Участвовали все гости?

– Да-да, абсолютно все, с обеих половин дома. С нашей – моя подруга Фенечка, я, Аркадий с Евгением, моя мамаша со своим бойфрендом… – последний термин Николай Петрович произнес крайне скептически. – Плюс со своей половины пришел Павел Петрович и его гости: моя бывшая, – лицо Кирсанова исказилось брезгливой и неприязненной гримаской, – и ее хахель. Плюс заглянула на огонек соседка Елена Сергеевна. По-моему, она явно неровно дышит к нашему гостю Евгению, потому и зашла.

– А прислуга?

– Да-да! Конечно! Прислуживали оба. И Нина, большей частью, и Глеб. Ну, и моя Фенечка на правах хозяйки иногда им помогала и руководила процессом.

– А как вели себя Евгений и Павел Петрович? Опять вздорили?

– Нет-нет. Как бы игнорировали друг друга. Не замечали.

– Когда закончился ужин?

– Разошлись по комнатам около двенадцати.

– А ночью? Вы что-нибудь слышали? Видели?

– Вы знаете, я спал очень хорошо. Наверное, выпил лишнего. Во всяком случае, дрых сном праведника. Даже не слышал, просыпался ли Сашенька, плакал ли.

– А ваш сыночек обычно беспокоит вас ночью?

– Ребенок, что вы хотите! Конечно, бывает! Однако Фенечка его, как правило, по ночам берет на себя. Бережет меня и мой покой.

– Покажите мне вашу спальню.

Его лицо исказило неудовольствие.

– Фенечка очень не любит, когда в ней бывают посторонние.

– Произошло убийство, – внушительно произнес я. – Вашего родного брата.

– Хорошо, пойдемте.

Он распахнул передо мной дверь в противоположном конце кабинета. Она вела непосредственно в спальню. Там было не убрано, перебутырено. Стояла детская кроватка с подвешенным мобилем, на полу валялись игрушки.

Одна полуоткрытая дверь оттуда вела в ванную, другая – в гардеробную. Впрочем, и третья дверь в спальне имелась – ведущая непосредственно в коридор.

– Извините, беспорядок. Ребенок все-таки.

– Вы с Фенечкой не женаты?

– Пока нет. Но собираемся. И ребенок, говорю для справки, мой. Я его записал как своего сына.

– А где они сейчас?

– Обедают. Или гуляют. Знаете, – он криво усмехнулся, – как говорится, война войной, а обед по расписанию. Что сделаешь, ребенок.

– Конечно-конечно… Что ж, будем считать, вы меня наняли. Я начинаю расследование.

* * *

В глубокой задумчивости вышел я от Кирсанова.

Пока, по первой прикидке, несомненным выгодоприобретателем от смерти Павла Петровича являлась мать обоих братьев Антонина Николаевна.

Значит, родная мамаша специально прилетела из Америки, чтоб замочить сыночка? Очень это выглядит странно, в духе мексиканских сериалов. Однако маячил рядом и мутный молодой (относительно ее самой) сожитель Мигель.

Плюс надо не забывать о неприязненных отношениях покойного с Базаровым.

И иметь в виду возможную месть со стороны Одинцовой.

А ведь могли вдруг выпрыгнуть и другие выгодоприобретатели: загадочно утонувший (бог знает когда) отец. И внебрачные дети покойного, о которых пока нет никаких известий.

Нет, мне явно следовало накопить побольше информации.

И плясать не от характеров или мотивов.