А от улик.

Вот, к примеру. Предсмертная записка Кирсанова-старшего. Аркадий показал, что дядя вместе с Базаровым написали аналогичные перед дуэлью. И отдали слуге Глебу. Не она ли вдруг оказалась на тумбочке у кровати убитого?

И для начала мне, верно, следовало опросить слуг.

Как говорится, самый вероятный убийца – дворецкий.

* * *

В домике для прислуги, расположенном над гаражом, полстраны сочли бы за счастье пожить: две спальни, большая гостиная, кухня, все удобства. Но немедленно после роскошного барского особняка Кирсановых он производил тусклое впечатление. Низкие потолки (по сравнению с теми, четырехметровыми), теснота, тряпочки, ношеная одежда на вешалке.

И еще там непрерывно гундел телевизор. За пять часов хождений по разным комнатам и коридорам Кирсановых я этого прибора не то чтобы не видел включенным – не заметил вовсе. А тут, чувствовалось, на экран, в общем, и не смотрят, но и не выключают – просто он создает необходимый и привычный фон.

Воистину: те, кто читает книги, будут управлять теми, кто смотрит телевизор.

А зомбоящик гнусавил что-то, для меня давно забытое: Украина, Трамп, Америка, Порошенко, Сирия… Сам я, скромно признаюсь, ТВ не смотрю, разве только футбол, и последний раз слышал, как распинается телевизор, пару лет назад, когда ездил в Сольск расследовать дело об убийстве своего горе-клиента Двубратова10. Там у алкоголика Степаныча тоже вечно бубнили с голубого экрана. И создавалось впечатление, что телик все два года так и вещал на одной ноте: Киев, Крым, ракетоносцы, НАТО, президент, война, угрозы…

Нина в сарафане жарила на кухне котлеты. Кисти и предплечья ее были в муке. А на обоих обнаженных плечах красовались синяки. Так бывает, когда кто-то с чрезмерной силой их сжимает.

Муж ее Глеб починял в комнате настольную лампочку.

Я попросил его для разговора. Он хмуро осведомился, кто я такой. Я доложился и прибавил:

– В отличие от официального следователя, обвинительного уклона, чтобы невиновного закатать и дело закрыть, у меня нет. Мне деньги платят, чтоб я был объективным. Поэтому советую вам рассказывать мне честно.

Слуга супился, хмурился, глядел в сторону. А я мило улыбнулся:

– Даже если вы вдруг убийца, лучше признайтесь мне. А я вам пару советов дам, как держать себя на следствии и в суде, чтоб меньше срок получить.

Он юмора не понял, зыркнул на меня волком.

– Никого я не вбивав, ясно?!

– Пойдемте, о том и поговорим.

Мы вышли на вольный воздух. День был великолепный. Птицы орали на разные голоса.

У ворот тем временем просигналили. Глеб вытащил из кармана пульт, открыл. Приехала труповозка – за телом Павла Петровича.

Я сказал слуге, что знаю о дуэли. Спросил, куда он дел смертные записки. Он весь насупился, набычился.

– Одну спалив. Ту, что хлопец писав.

Глеб старательно изъяснялся по-украински, и это было странно для человека, который, как говорят, лет пять проживал в Подмосковье.

– А второе письмо? То, что писал убитый, Павел Петрович?

– Тому е пацану и видав. Евгению.

– Зачем?!

– Пьяный був.

– Когда выдал?

– Вчора ввечери.

– Как это было?

– Пришов к ниму писли вечери. Ну, после ужина. В кимнату на третий поверх.

– Куда?!

– Ну, в комнату на третий этаж… И предсмертний той лист ему, Евгению, видав.

– Но зачем, зачем?

– Хотив, чтоб вин убив его.

– «Он убил его»? – перевел я для себя. – Кто кого?

– Пацан. Евгений Базаров. Чтоб убив Павла Петровича.

– Но почему?!!

Но тут, как я ни приступал с расспросами, Глеб только хмурился, щурился, бычился, вздыхал – но молчал.

Из барского дома, высоко стоящего на горе, тем временем вынесли носилки, погрузили тело в труповозку.

Автомобиль снова вернулся к нам, и Глеб снова открыл-закрыл перед ним ворота.

Не добившись толку, я сказал:

– Я с женой вашей поговорить хочу.

Он ревниво сверкнул глазом:

– Для чого?

– Я убийство расследую, – пришлось напомнить ему внушительно.

Я снова поднялся в гостевой домик. По нему разливался восхитительный аромат жареных котлет. Они поспевали, брызгались, румянились на плите.

Нина Анчипенко – полноватая, красивая смуглянка, кровь с молоком – шуровала у раковины, отмывала кастрюли.

Я сообщил ей вводные: муж ее Глеб подпал под подозрение в убийстве. Он, как сам мне только что сказал, пытался подтолкнуть Евгения Базарова покончить с Кирсановым-старшим, но почему – не говорит.

Женщина выключила воду, вытерла руки, села на табуретку – и заплакала.

А когда отрыдалась, я дал ей платок. И тут она стала рассказывать. Говорила женщина по-русски, чисто, безо всякого суржика. Речь была грамотной, литературной. Но вот содержание…

Сбежав в Россию от бомбежек и обстрелов на Донбассе, Нина Анчипенко вместе с мужем своим Глебом постарались зацепиться за Москву.

Жить в прислугах у братьев Кирсановых оказалось для них удачей. Квартировали в апартаментах над гаражом, которые младший брат-хозяин стыдливо именовал гостевым домиком, а старший напрямую величал домом для прислуги. Как бы он ни назывался, там имелись все удобства, душ и ванная с горячей водой, телевизор со спутниковой тарелкой и даже вай-фай. А кроме того, две спальни и небольшая гостиная.

Платили братья семейной чете полной мерой, но и работать требовалось будь здоров. Глеб отвечал за всю технику в доме: электрика – лампочки, розетки, прожектора; сантехника – котел, смесители, бачки, унитазы; машины – помыть, заправить, съездить на техосмотр, а иногда и подвезти-отвезти кого-то из братьев. Вдобавок с весны по осень он еще обязанности садовника исполнял: вскопать, подстричь, подрезать. Руки золотые, да весь день напролет в хлопотах.

А на Нине – весь огромный барский дом. Шутка ли, больше тысячи квадратов в общей сложности! Все убрать, пропылесосить, полы вымыть, пыль протереть. Летом и осенью, два раза в год, освежить окна. Иногда для Павла Петровича приготовить что-нибудь, рубашки ему погладить – у Николая Петровича на хозяйстве Фенечка имеется, да она тоже время от времени обращается, особенно теперь, когда у нее сыночек появился: посиди, просит, пока я в Москву смотаюсь. (Правда, за это она и платит дополнительно, а иной раз подарочки дарит.)