часть полученных денег, оно себя оправдывало, а во всем остальном опять пришлось по возможности урезать и сокращать. Ввиду того, что предыдущая его торговая операция увенчалась полным успехом и товары сразу проданы были в Алашань с большой прибылью, Николай Михайлович и на этот раз рискнул, но теперь ещё больше: отправившись в Тянь-дзинь, он накупил там разных мелочных товаров на 600 рублей, сообразуясь с потребностями Алашаньцев, так как торговлю он предполагал вести именно в городе Дынь-юань-ине.

В конце февраля Пржевальский возвратился в Калган и срочно стал готовиться к новому этапу экспедиции. Для приобретения нового снаряжения всё упиралось в деньги.

«Теперь я занят, – писал он, снаряжением в новую экспедицию. В особенности при нищенских средствах моей экспедиции. Я должен был занять, чуть не Христа ради, 1,800 руб. из нашей Пекинской миссии, да ещё тысячу рублей, за которую плачу по 30 рублей в месяц процентов. А если бы вы видели, как презрительно смотрят на нас китайцы! Дорогой вас не пустят в хорошую гостиницу, а повезут в самую гадость, несмотря на то, что за все берут вдесятеро. Никакой китайский мандарин не станет ни за что с вами говорить, считая это для себя унижением… Среди тысяч живущих в Китае европейцев не найдётся ни одного честного голоса, который бы высказал голую правду»[191].

Его воспоминания об этом периоде полные боли и отчаяния можно выразить цитатами из писем. «Пекинская жизнь – это точь-в-точь Николаевская на Амуре. Разница лишь та, что вместо водки пьют шампанское, так как все чиновники получают огромное содержание… Я без отвращения не могу вспомнить об этом городе, в котором и теперь привелось прожить целый месяц. Дай бог, чтобы это было в последний раз во всей моей жизни!»

Не забывал Пржевальский об отчётах и научных и военных. Пока были свежие впечатления, Пржевальский написал и отправил в Петербург отчёт о своём десятимесячном путешествии. Собранные коллекции он упаковал и отправил в Кяхту до своего возвращения. А двух казаков, оказавшихся ненадёжными, он заменил на двух новых спутников из состава русского отряда, находившегося тогда в Урге. Новые казаки оказались весьма усердными и преданными спутниками. Один из них был русский 19-летний юноша Панфил Чабаев, и другой бурят – Дондок Иринчинов.

«До гроба сохраню я, – писал Пржевальский, благодарное воспоминание о своих спутниках, которые безграничной отвагой и преданностью делу обусловили как нельзя более весь успех экспедиции… В страшной дали от Родины, среди людей чуждых нам во всём, мы жили родными братьями, вместе делили горе и радости, труды и опасности».

Казак Дондок Иринчинов

Как только новые спутники, – Чабаев и Иринчинов прибыли в Калган, Пржевальский раздал им штуцеры и револьверы и каждый день производил учение по практической стрельбе «по отражению внезапного нападения вооружённой группы лиц». Для чего была поставлена мишень в 300-х шагах, и каждый начинал стрелять в таком темпе как мог. Результат этой стрельбы оказался блестящим: мишень была изрешечена пулями, выстрелы постоянно гремели, а пули сыпались как горох из револьверов в другую, более близкую мишень. Китайцы, собравшиеся толпой, только качала головами, глядя на проделки «заморских чертей».

Немало высказано было китайцами также и лестных комплиментов в адрес экспедиции: «если бы у нас была хоть одна тысяча подобного войска, то дунганское восстание, наверное, давно бы уже окончилось». В письме на родину он писал:

«На днях делал я ученье, – примерное отбитие нападения на нас. В четыре минуты мы дали 68 выстрелов из ружей и револьверов, и мишени были избиты пулями. Такая острастка – самый лучший паспорт для путешествия в этих странах, где мы уже были и куда опять отправляемся. Разбойничьих шаек мы боимся менее, чем воров, ни одна партия разбойников, даже сотню, две и более человек, не осмелится напасть на нас, в этом я ручаюсь головою. Всего хуже местное население в городах; здесь ничего не сделаешь вчетвером против десятков тысяч. Но если бы я имел с собою 15 хороших солдат со скорострельными ружьями, я бы также головою ручался, что пройду через всю Центральную Азию. Но такого конвоя нет, – нужно пробовать вчетвером»[192].

Несмотря на скудость средств, снаряжение в предстоящую экспедицию подготовка оказалась гораздо лучше, чем в прошлом году. Наученные опытом, путешественники теперь не упустили из виду многих мелочей, которые имеют громадное значение. Так, например, взяли плоские бочонки для заготовки запасов воды. Приобрели большую и очень злую монгольскую собаку, по кличке Карза. Этот пёс прошёл всю экспедицию и оказался отличным караульщиком по ночам. Он сразу же стал отъявленным врагом для чужаков-китайцев и очень часто избавлял путешественников от назойливых посетителей. Наш старый друг Фауст, заметив в нём конкурента, приревновал Карзу и до конца путешествия не смог с ним подружиться.

За счёт повышения качества снаряжения багаж теперь весил 84 пуда, так что для транспортировки его понадобилось девять верблюдов. Вьючить по-прежнему приходилось всем, так как нанятый для этой цели монгол, пришедший с экспедицией в Калган, остался на месте, а заменить его было не кем.

Тем временем деньги, отпущенные на экспедицию, таяли как весенний снег. И 5 марта 1872 г., когда Пржевальский со своими спутниками выступал из Калгана, рассчитывая на пребывание в пути ещё около двух лет, то у него осталось только 87 лан, то есть 174 руб.! Несмотря на всё он продолжал путь. «Пожелайте мне, – писал он М. П. Тихменёву, – счастливо докончить дело, которое, надеюсь, не пропадёт бесследно для науки».

Визит сыновей князя

Интрига местных властей. Присоединение к тибетскому каравану

Окружной путь, из-за которого они потеряли много времени, поменял планы экспедиции. Пржевальский решил отказаться от посещения вглубь Ордоса, и обратил своё пристальное внимание на исследование лесистых гор Муни-ула, около которых теперь находился. 22 апреля путники оставили горы, чтобы идти в Ала-шань, по долине левого берега реки Хуанхэ.

26 мая экспедиция пришла опять в Дынь-юань-ин и остановились на отдых. Для обеспечения спокойствия у дверей дома был привязан злой пёс Карза. В тот же вечер к Николаю Михайловичу пришли с визитом младшие сыновья местного князя, и Пржевальский принял их в мундире генерального штаба, что произвело на них сильное впечатление. Прошла молва, что Русский император специально прислал важного чиновника, чтобы тот ознакомился с природой, людьми этого края и рассказал обо всём своему Государю. Выгодный слух Николай Михайлович умело преобразовывал в категорию полезных инструментов. И тут им помог удачный случай. В это время в городе находились 27 тонгутов и