троих детей к тому времени, когда Ксения Пржевальского увидела и влюбилась в первый раз в жизни, сама себя поначалу не понимая. Было ей в ту пору двадцать восемь лет, а Николай Михайлович только-только в Слободу перебирался, ему сорок два стукнуло.

Вокруг Боровиков хорошая охота, особенно на медведей, на волков. Эти опасные звери всегда вокруг деревни бродили, уже не говоря о зайцах, тетеревах, утках и прочей мелкой живности. Местные мужики многие охотой занимались. И тут, кстати, умелые руки Кирилла свою роль сыграли. Не всякому мужику под силу охотничье ружье купить. А вокруг Боровиков часто находили стволы французских ружей – с 1812 года остались, когда здесь наполеоновская армия шла. Кирилл научился эти стволы подпиливать, делать ложе, как для охотничьего, – в общем, благодаря ему восемь новых охотников в Боровиках объявились. Пржевальский, купив поместье, быстро познакомился с местными охотниками. Особенно его заинтересовали самодельные ружья боровчан. Он был большой знаток оружия. Внимательно такое ружье осмотрел, вынес вердикт: «Стрелять можно». И высоко оценил мастерство Кирилла, из ничего эти ружья изготовившего.

Однажды, когда шли с охоты, начался большой дождь, и Кирилл пригласил Пржевальского переждать его в избе. Ксения потом рассказывала дочери, что сразу он ее поразил своим видом: «Где это Кирюша такого богатыря нашел?» Вслед за тем удивил и скромностью: в ответ на предложение Кирилла снять куртку и отдать ее посушить Ксении, ответил: «Не беспокойтесь, она на мне высохнет». Здесь была и привычка путешественника переносить непогоду, и смущение перед красивой женщиной – а Ксения показалась ему такой. Ему нравились статные, чернобровые, голубоглазые – под стать ему самому.

Но в ту первую встречу до зарождения чувства между ними было еще далеко. Ксения-то с первого взгляда влюбилась, однако поначалу сама себя не понимала: откуда такое волнение у нее? Только рассердилась на мужа, почему при госте ее застыдил – молитв, мол, не знает.

Пржевальский же, воспитанный матушкой в правилах строгой нравственности, на замужнюю женщину заглядываться, конечно, не стал. Его больше обстановка избы поразила – не крестьянская она была. Вся мебель точеная, резная, скрипка на стене висит.

– Ты играешь на скрипке? – спросил он.

– Играю, на свадьбах, – ответил Кирилл. – Гармонь не так трогает сердце, как скрипка. Иной раз бабы плачут, когда я играю. Я их и делаю сам. Делать просто, трудно материал готовить. Сын попа из Лучесы регентом в Смоленске служит, вот кто на скрипке играет хорошо! Так он у меня купил скрипку за двадцать пять рублей!

– Знаешь, Кирилл Григорьевич, – сказал тут Пржевальский. – Сделай и мне скрипку. Я тебе пятьдесят рублей заплачу, а то и больше. Твои скрипки того стоят!

«Кириллом Григорьевичем назвал!» – отметила про себя Ксения и испугалась чего-то. А Кирилл побоялся цены такой высокой.

– Что вы, Николай Михайлович! – вскричал он. – Как это я с вас, со знакомого человека, дороже буду брать, чем с других?! Да я вам в подарок сделаю!

Польщенный вниманием к своим изделиям, Кирилл и в амбар его завел – показать станки собственного изобретения для обработки дерева. Николай Михайлович очень внимательно их осмотрел, потом повернулся к хозяину, потрепал его по плечу и сказал с большой грустью:

– Жаль, что тебя, Кирилл Григорьевич, не учили. Из тебя знаменитый человек вышел бы.

И с тех пор он этого крестьянина, младшего и по возрасту, часто по имени-отчеству называл, с уважением.

Через неделю, под воскресенье, Кирилл привел с собой двоих мужчин. Это были Пржевальский и Пыльцов. Он их встретил недалеко от Боровиков, когда они возвращались с охоты к себе в Отрадное, и предложил у него переночевать с тем, чтобы на рассвете опять на охоту выйти. Прослышав, что у Кирюшки Пржевальский ночует, другие мужики к нему в избу подошли – интересно же поговорить. Они в нем барина не чувствовали, разговаривали с ним свободно, с открытой душой. В военной форме они его не видели. Ходил обычно в простой рубашке или в куртке, никогда не позволял себе задеть самолюбие крестьянина, даже если глупые вопросы задавали.

В тот раз спросили, где путешествовал, и Пржевальский рассказал про пыльные бури в пустынях, про высокие-высокие горы.

– Николай Михайлович, ти будуть эти горы высотой с Луческую церковь?

– Выше!

– А если одну на одну поставить?

– Хоть и три – все равно горы выше.

Мужики замолчали, пытаясь представить такие горы. Не поверили.

– Горы церквами нельзя мерить, – стал объяснять Пржевальский. – Горы надо мерить верстами. Облака