и хоть мы стояли твердо, но словно все больше погружались в пучину. Руки не двигались, легкие, отравленные гарью, не могли дышать — изнеможение было полным. И вот в этот момент я впервые подумал, что русский бог сильнее, что русские, дерущиеся с таким упорством, не отступят. Короткая передышка, которую я провел на земле, будучи не в силах искать более удобного ночлега, не вернула сил.

В три часа ночи сражение возобновилось. Русские теснили, словно это нас было меньшинство. Якубово мы бросили. Маршал Ундино отступил к Клястицам, и велел сжечь единственный мост. Но русские бросились вперед и по пылающему мосту! Артиллерия, ударившая по мосту, не остановила их — сражение продолжилось. Поляки бились отчаянно, они бросались в самое пекло, своими телами останавливая движение русских, но это не удавалось. Авангард Кульнева, найдя брод, стал обходить наш фланг. Ундино понял, что Клястицы не удержать, и приказал снова отступать. На следующий день, попав в засаду, был разбит авангард Кульнева, сам генерал погиб, но преследуя врага, наш Вердье наткнулся на основные силы русских, что стоило нам двух тысяч пленными. Дорога на Петербург была заперта, и до осени Ундино не продвинулся на север даже после того, как император прислал ему в помощь свежий корпус Сен-Сира. В то время, когда Наполеон победоносно двигался на Москву, мы уже знали, что эту войну суждено проиграть… Позже мы присоединились к отступающей Великой армии и ушли из России; вместе с польскими уланами ее покинула и надежда на освобождение Речи Посполитой.

— Это уже история, — сказала Собаньская, тряхнув головой. — Точно также можно вспомнить, что после Смутного времени в составе Польши оказались смоленские и черниговские земли. На родине выросло новое поколение патриотов, и для них свобода не пустой звук.

— Если мой рассказ вас не убедил, то прошу вас прислушаться к доводам рассудка: Россия сейчас сильна и объединена жесткой волей царя Николая. Бунт 25-го года был единственной возможностью поколебать самодержавие, она упущена, быть может, на целый век. Это то, что я знаю наверное. Новое восстание в Польше будет обречено.

— Это не важно. Правда не в рассуждениях о свободе, а в действиях, ее приближающих, — сказала Каролина. — И нельзя целому поколению сказать: «Подождите полвека!», они готовы действовать и будут действовать сейчас!

— Каролина, вы рискуете…

— В ваших силах уменьшить этот риск.

После колебания я спросил:

— Что вы хотите?

— Есть препятствие, которое сдерживает нас, для его устранения я и приехала в Петербург. Хлопоты по делу брата — это только предлог, хотя я благодарна вам за участие в судьбе Генриха безмерно. Итак, дело касается Рылеева, поэтому я обращаюсь за помощью к его близкому другу — пану Тадеушу Булгарину.

— Но Рылеев давно казнен!

— Зато остались его бумаги.

Я вздрогнул. Архив Кондратия не дает мне покоя.

— В свое время польские патриоты пытались скоординировать с русскими заговорщиками время восстания. Они готовы были поддержать Северное тайное общество, если бы Рылеев обещал в будущем дать Польше свободу. После поражения восстания в России многие польские заговорщики, боясь арестов, уехали в Европу. Теперь они мечтают вернуться, но боятся — вдруг их имена известны по бумагам Рылеева? Тогда их ждет арест. Значит и восстание будет сорвано. Вы — самый близкий Рылееву человек, вы должны знать, у вас должны быть его бумаги, поэтому я прошу помощи.

— Я остался на свободе только потому, что стоял вне заговора, поэтому мне никакие его подробности неизвестны, — сказал я. — Что касается бумаг… не стану вам лгать, бумаги у меня есть, но это стихи, черновики — литература, одним словом. Все остальные бумаги Рылеева хранятся, как говорят русские, за семью печатями.

— Эти бумаги необходимо достать!

Каролина в этот момент была прекрасна: глаза ее сверкали, обычно матовые щеки залил румянец, вся ее фигура выражала уверенность в победе.

— Невозможно, — сказал я. — С вами шутит дурную шутку горячая польская кровь.

— Я в отчаянии, — отвечала Собаньская. — Я должна помочь заговорщикам, но не знаю как. Я боюсь сделать оплошность и провалить дело. Вот сейчас я, например, раскрылась перед вами, уповая на прошлую дружбу, но люди с годами меняются.

— Каролина, я никогда не предам вас! — воскликнул я. — И я готов сделать все, чтобы вам помочь!

Польская кровь и со мной сыграла злую шутку — я ввязался в авантюру не только бессмысленную, но и опасную. Впрочем, сожаление о том, что, помимо воли, эти слова вырвались, длилось одно мгновение. Каролина так посмотрела на меня! В ее взгляде были и благодарность, и надежда, и восхищение, и обещание… Я разглядел в нем все, что только желает увидеть влюбленный мужчина в глазах женщины.

Я почувствовал, как меня тоже заливает румянец, лицо мое горело, тело напряглось, словно уже сейчас нужно было идти в бой. Голова чуть кружилась — точно также, когда я пришпоривал коня и выхватывал саблю, несясь на врага. В эту минуту всегда веришь в победу, и я мгновенно представил, что все может получиться. Когда-то я не смог завоевать эту женщину, но теперь, в расцвете сил и славы, я могу взять реванш.

Глава 6

Размышления приводят к тому же, что и стихийный порыв — я собираюсь помогать Каролине. Нападение на Охранное отделение и другие способы добыть бумаги Рылеева. Пример Мордвинова показывает, что жадность и страх сильнее оружия. После ничтожной услуги Мордвинов вынужден идти на преступление. Неисполнимая задача блестяще разрешена, Собаньская выражает свой восторг, а я жду заслуженную награду.

1

Домой от Собаньской я вернулся в волнении, но постепенно оно улеглось, и я смог рассуждать здраво. Самое поразительное, что холодный расчет полностью совпал с горячечным порывом, на который меня вызвал взгляд огненных глаз.

Однако, честно признаюсь, первой мыслью была та, что мне выгоднее всего донести на заговорщиков. Как бывший французский офицер я вечно на подозрении — вот случай доказать свою преданность Александру Христофоровичу и Русскому Престолу. Раскрытие такого заговора Российскому государству, без сомнения, полезно. А значит и мне, и моей семье, ведь я твердо решил больше родины не менять и связать свою судьбу с Россией. Кроме того, этот донос полезен и полякам… да, да, полякам тоже, рассудил я. В его результате пострадает узкий круг заговорщиков; если же пламя разнесется по всей Польше, то при его тушении погибнет в сотни и тысячи раз больше поляков, втянутых в восстание. Пусть лучше поступают на военную службу, в девушек влюбляются, в университетах, наконец, учатся… А