взгляд её блуждал по половицам, по ноготкам на собственных пальцах, по краю циновки, но лишний раз не устремлялся на собеседника. Катаси, она догадывалась, думал, что это проявление природной робости девушки, а может, и жёсткого воспитания Сойку. В этом и впрямь была доля истины, если уж честно! Правда, едва ли художник и впрямь догадывался о настоящем положении дел, когда смотрел на неё с нескрываемым сочувствием. О чём он думал в такие мгновения? Уж точно не о том, что Сойку растит её на убой, будто молочного поросёнка.

Сейчас же он не смотрел на неё вовсе. На лице его застыло отрешённое выражение, он думал о чём-то своём, не замечая её пристального внимания.

Юкия позволила себе рассмотреть своего молодого учителя. Он был высок и строен, плечи его были широки, а лицо, задумчивое и немного строгое, имело тонкие и в то же время чуть угловатые черты. Тёмные волосы его были острижены коротко, а кожа была светлой: должно быть, из-за работы в мастерской она не успела покрыться загаром за прошедшее лето.

Девушке нечасто доводилось видеть молодых мужчин прежде. Она не представляла, считали бы его красивым её сверстницы. Однако она призналась себе: ей его облик приятен.

Именно в этот момент Катаси посмотрел в её сторону. Взгляд его тёмных, почти чёрных глаз встретился с её собственным. На секунду ей даже показалось, что он знает, о чём она думала только что; знает, что она оценивала его, хотя не имела на это никакого права; знает, что она любовалась им.

Щёки её теперь пылали, а смущение заставило отвернуться.

– Знаешь что, Юкия, – сказал он, – я всё-таки твой учитель. Единственный, насколько я могу судить. Так что обязан заботиться о твоём образовании и благополучии. Разве можно достичь чего-то, сидя в четырёх стенах всё время? Тем более солнечный день в пору листопада – настоящая редкость.

Несколько мгновений Юкии понадобилось для того, чтобы понять, к чему ведёт Катаси.

– Вы хотите сказать, что мы выйдем отсюда?

Казалось, он и не заметил недоумения девушки.

– Да, – сказал он. – Не дальше садовой ограды, так что гнева своей тётушки можешь не опасаться.

Юкия с трудом справилась с подступившей тревогой. Она совершенно не понимала, как именно прогулка по саду может быть связана с каллиграфией. Потому девушка была уверена: Сойку узнает. Узнает, и тогда… Что будет тогда, Юкия, если честно, не представляла. В последнее время решения госпожи были непредсказуемыми. Поэтому даже близившийся полдень не добавлял её сердцу спокойствия.

Она пыталась найти хоть одно верное слово, чтобы отговорить Катаси от его идеи, но не нашла.

Как так вышло, что она позволила увести себя прочь из комнаты? Как так получилось, что она, ведомая предупреждением Катаси, прошла на цыпочках мимо задремавшей у дверей служанки? Может быть, дело было в том, что на самом деле в уголке своего сердца, который ещё не поглотил страх, она ужасно хотела этого?

Солнце ослепило Юкию, когда она вышла из дома. Небо было пронзительно-голубым даже здесь, над садом Сойку, искалеченным присутствием тёмных созданий. Сама госпожа, должно быть, спала в доме вместе со своими сёстрами. Катаси знал это. Ведь пока солнце было в зените, хозяйка всегда скрывалась в своей комнате. Юкия подозревала, что эта привычка не казалась художнику странной. Она ещё в детстве слышала: бывать на солнце вредно для кожи женщины, стремившейся сохранить красоту и юность подольше.

– Твоя тётушка бережёт кожу от солнца, – сказал Катаси, пока Юкия надевала сандалии, чем подтвердил её догадку – многие благородные женщины и даже дочери зажиточных горожан тоже так делают. – Ты не знаешь, откуда Сойку родом?

Юкия не ожидала расспросов, тем более о прошлом Сойку. Слова её рассказа вспыхнули в голове, точно бумажный фонарик. «Может, ты и не поверишь, девочка, но когда-то я была человеком. Девушкой, на тебя очень похожей…» Ей было что ответить, только нужно быть осторожной: едва ли Сойку будет рада, если она расскажет о её прошлом ремесле.

– Киото, – сказала она с неохотой. – Она не очень любит говорить о прошлом.

– Вот как? – ответил Катаси. – Киото, говорят, очень красив в это время года. Его окружают склоны гор. В ясные дни, как этот, они точно покрыты рубиновой пылью… Киото – лучшее место, чтобы любоваться красной листвой клёнов. Правда, сам я не видел этого.

Катаси рассмеялся, будто бы очень удачно пошутил, хотя Юкия так и не поняла причину его веселья.

– Пойдём, – сказал Катаси. – Расскажи мне, как ты научилась так искусно петь?

Юкия смутилась.

– В этом нет моей заслуги, учитель, – сказала она.

Поняв, что девушка не будет говорить что-то ещё, Катаси принялся рассказывать о растениях. Теперь Юкия поняла, как прогулка по саду могла быть связана с искусством письма.

– Ты знаешь, как называются эти цветы? – спросил он.

Девушке пришлось приложить усилие, чтобы рассмотреть то, что видел Катаси. Её взгляд, распознававший истинный облик вещей, говорил ей: не было здесь никаких цветов. Однако тень того, что создала Сойку с помощью колдовства, ускользающая и зыбкая, всё-таки осталась.

– Это космея? – несмело спросила она.

Катаси кивнул.

– Скажи мне, слышала ли ты когда-нибудь выражение «десять мужей – десять цветов?»

Юкия улыбнулась. Фраза показалась ей чудной.

– Нет, – ответила она. – Что же это значит?

– Это значит, – с откровенным удовольствием ответил ей Катаси, – что каждый человек по-своему видит этот мир. Каждому по душе свой цветок. Понимаешь, о чём я?

– Думаю, да: чтобы угодить кому-то, нужен свой подход.

– Верно. Такие изречения несут в себе мудрость. Оттого их полезно знать. Я расскажу тебе о некоторых сегодня. Потом мы выберем то, что тебе по душе, и я покажу, как его начертать. Согласна?

Она кивнула.

Солнце поднималось всё выше, и вскоре его полуденные лучи уже заливали сад. Даже бурая листва слив и яблонь казалась золотой в его лучах. Сухой малорослый бамбук, казавшийся почти безжизненным, оказалось, дал кров крохотной божьей коровке, ползущей по его стеблю. Голос Катаси был мягким и низким. Юкии нравилось его слушать. Когда солнце падало на её лицо, девушка улыбалась. Впервые за долгое время она делала это искренне. Здесь и сейчас, в залитом солнечным светом саду, она позволила забыть себе обо всём плохом. Будто бы последние годы – лишь страшный сон, приснившийся ей в безлунную ночь. Спроси у неё кто, как ей удалось поверить в это, хоть и ненадолго, она не сумела бы ответить.

Ей было легко рядом с Катаси ровно до того мига, когда он произнёс:

– Ты знаешь, что госпожа очень