Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Госпожа кричала так неистово и страшно, что Катаси даже не сразу понял, что произошло.
– Чудовище! – вопила хозяйка, прикрывая лицо руками.
Молодой человек закрыл женщину собой скорее по наитию, чем осознав опасность. Он развернулся и увидел, что паука уже нет, как и паутины. Сорока же улетает прочь, унося с собой свежую добычу.
– Успокойтесь, всё позади, этой твари здесь больше нет, – говорил Катаси плачущей женщине.
Он так и не понял, что причиной её ужаса был вовсе не паук, а ловкий пернатый охотник, им отобедавший.
Глава 8
Прошлое и настоящее
Катаси
То, что в доме появились гости, Катаси узнал неожиданно. Он вышел как-то вечером в сад, чтобы по сложившейся уже привычке прогуляться в компании госпожи Сойку. В этот день, когда босые его ноги ступали по деревянным доскам пола в коридоре, он думал о том, что намеревается поговорить с хозяйкой. Ему казалось, что Юкия будто бы не учится каллиграфии под его руководством, а вспоминает давно забытое. Ему было интересно узнать: кто учил её до него. Он уже пытался спросить девушку об этом, но та, и без того немногословная, замолкала после этого окончательно. Она лишь послушно выводила нужные штрихи, не осмеливаясь поднять взгляд на своего учителя. Её отстранённость удивительным образом расстраивала Катаси.
О своём намерении художник позабыл сразу же, как вышел на крыльцо. Под ветвями слив, уже начавшими терять первые листья, Сойку сидела не одна. Две женщины, одетые в заморские шелка, расположились подле неё. Когда Катаси ступил на землю, взгляды всех трёх обратились к нему. Губы Сойку расплылись в кокетливой улыбке.
– Вот и дорогой мой гость. Катаси, мои сёстры ждут знакомства с тобой!
Реплика Сойку была чересчур торжественной, оттого показалась ему неестественной. Впрочем, не так часто он прежде общался с дамами богатыми и образованными, может, ему всё кажется из-за недостатка опыта?
Он склонился в поклоне перед сёстрами Сойку, стараясь ничем не выдать внезапно охватившей его тревоги.
Слабость накатила на него. Сердце принялось стучать за ушами громко и отчётливо. Его стук заглушил все прочие звуки. Он звучал в его голове как нечто инородное, даже враждебное. Смятение его усилилось. Он пошатнулся.
– Ах, Катаси! – воскликнула Сойку.
В тот же миг женщина поддержала его под локоть. Для женщины слишком уверенная и сильная рука не дала ему упасть. Катаси не удивился, когда лицо его опалил аромат цветов. Всё происходящее показалось ему неправильным, лживым и наигранным. Шрам над бровью кольнуло, точно туда угодила острая льдинка. В тот же миг он понял ясно: так и было задумано. Сойку откуда-то знала, что ему станет плохо, знала она и о том, что, тронутый её заботой, он побоится говорить с ней о чём-то неприятном. Например, о племяннице или о скором своём отъезде…
– Дорогой мой гость, ты всё ещё нездоров. Я прикажу принести чай из дикой сливы: он приятно увлажняет губы и придаёт сил, а толчёные финики, которые я в него добавляю, очень питательны.
Женщина усадила Катаси подле себя непозволительно близко. Он хотел было отодвинуться или возразить, но не сумел.
Ладонь её легла на его щёку, а глаза её оказались слишком близко от его собственных. На мгновение молодому человку вспомнился театр. Короткая пьеса, где женщина горевала над болезнью мужа, тонким голосом оплакивая их ужасную судьбу. Аромат цветов стал нестерпимым. Пионы, багульник, яблоки, тронутые грибком и плесенью… Или это прелый запах осеннего сада смешался с дыханием госпожи? Катаси вдруг заметил, что сегодня губы её не ярко-алые. Такие же идеально пухлые и притягательные, они напоминали теперь цветом скорее плоды каштанов с толикой нежности лепестка хризантемы. Разве имел он право усомниться в искренности их обладательницы? Катаси устыдился своих мыслей.
– Ты должен беречь себя, Катаси, – говорила она. – Если не ради себя, то хотя бы ради моего покоя. Не хочешь же ты, чтобы бедная Сойку плакала ночами из-за того, что не уберегла тебя?
Одна из женщин усмехнулась, заслужив сердитый взгляд Сойку. Она опустила руку. На мгновение она замерла в нерешительности, но всё-таки отодвинулась.
– Твой художник и впрямь весьма хорош собой, сестрица, – сказала та, что посчитала произошедшее смешным.
– Асура! – воскликнула Сойку.
Возмущение её и впрямь было неподдельным. Сам Катаси тоже непременно посчитал бы такое заявление возмутительным. Однако тело его стало тяжёлым и сонным. Потому он и сумел только улыбнуться да сказать:
– Я буду считать это похвалой, прекрасная госпожа.
Он произнёс эти слова, вспомнив, как несколько недель назад Сойку сказала ему, что женщины её круга будут ждать комплиментов. Пусть слова его и не были изящными, а смысл их был до ужаса прямолинеен, Катаси посчитал, что сказать их куда лучше, чем молчать.
– Да он ещё и воспитан как следует! – воскликнула женщина, ударив сложенным веером о колено.
Её манеры были по-мужски грубыми, но, чего уж лукавить, она и впрямь была красива. Не настолько, как Сойку, и тем более не так, как нежная и невинная Юкия. Однако художник видел их родство.
Вторая гостья была молчалива и сдержанна. Катаси несмело взглянул на неё и невольно присмотрелся: а дышит ли она?
– Мои старшие сёстры редко навещают меня, дорогой мой, – проворковала Сойку голосом медовым и мягким. – Однако я с каждым днём люблю их всё больше. Асура живёт на западе, у подножия горы. Кику – на востоке, недалеко от горной реки.
Молчаливая Кику кивнула, когда услышала своё имя. Лицо её также оставалось бесстрастным.
Служанка принесла чай. Руки девушки заметно дрожали, когда она ставила поднос на лаковый столик. Катаси заметил, каким взглядом проводила её Асура. Заметил, но не смог истолковать его: этот голод в глазах, внимательная алчность недостойны были женщины.
– Позовите сюда Юкию, – велела Сойку.
Девушка почти подпрыгнула на месте прежде, чем сорваться выполнять просьбу. Похоже, хоть какая-то возможность уйти из сада была для неё желанной…
Разговор потёк совершенно обычный. Сойку просила Катаси рассказать сёстрам о постановках, которые он видел в Эдо, об актёрах и поэтах, о которых слышал, о том, что нынче в моде. Он рассказывал и подмечал, что сестёр Сойку совершенно не заинтересовало упоминание становившейся модной ткани в полоску, из которой многие делали повседневные наряды. Зато те заметно оживились, когда