я с улыбкой наклоняюсь, прижимаюсь губами к ее губам, а потом помогаю ей сесть в машину.

Как только она сворачивает за угол, улыбка рассеивается. Несмотря на то, что щеки уже болят от этой игры, чувство довольства свободно циркулирует по моим венам, оставляя на языке привкус мести.

Глава 16

Джеймс

Ликование разливается по венам, подобно пикси-пыли, всасывающейся в кровь зависимого. Мысли мчатся с бешеной скоростью. Я годами ждал возможности встретиться с Питером Майклзом, и наконец-то этот момент настал. Даже раньше, чем я предполагал, но это и хорошо.

Интересно, он узнает меня? В детстве меня часто сравнивали с отцом, называли его точной копией, но сейчас я не уверен, что от этого утверждения осталась хоть доля правды.

Помню, как сразу после смерти родителей я сидел в опустевшем доме, а незнакомые люди, пытаясь меня хоть как-то утешить, расспрашивали, что бы я хотел взять с собой. Сохранить на память. Как будто всю мою жизнь можно было подытожить и отправить с несколькими контейнерами. Я молчал, собрав одну небольшую коробку с памятными вещами: это была ветхая книга со сказками, которые мама читала мне на ночь, и единственная фотография, запечатлевшая нас троих: маму, отца и меня. Приехав к дяде, я спрятал их под кроватью, а по ночам, когда скорбь пробивалась сквозь мои внутренности и обвивала горло так крепко, что я едва мог дышать, доставал. Я стискивал их неподвижные лица в ладонях и плакал в подушку, представляя, как голос моей матери читает мне сказки со счастливым концом.

Но однажды вечером, вскоре после моего приезда, дядя их нашел. Я умолял, стоя на коленях, как жалкий пес, и был готов на все, лишь бы сохранить те крошки памяти, которые у меня остались. Но его это не волновало. Его ничего не интересовало, кроме послушания и боли. И в ту ночь он позаботился о том, чтобы я ощутил и то, и другое. Он поставил меня на колени и держал, обещая вернуть все мои вещи. Тонким лезвием ножа он до крови царапал мой торс – событие, которое породило во мне пронизывающий страх. Он признался, как ненавидел моего отца и как его тошнит от моего лица. А после, лишив меня всякой невинности, сжег все мои вещи и смеялся, глядя на мои рыдания, пока стыд и мучительная обида смешивались с послевкусием его гнусного наслаждения.

Однако мои слезы быстро высохли, и я поклялся никогда больше их не показывать.

Долгие годы я пытался удержать в памяти лица родителей, звучание их голосов и запах волос. Но, как и все остальное, воспоминания неумолимо меркнут. Наш ум слишком легко поддается влиянию, даже со стороны собственного подсознания. В итоге факты превращаются в вымысел или, как минимум, в извращенную версию правды, а прошлое искажается и размывается.

– Мы встречаемся в Пещере Каннибала, – голос Ру выдергивает меня из мыслей.

Я вскидываю брови, удивленный выбором Питера Майклза.

Пещера Каннибала – это заброшенная пещера глубоко в лесу, примерно в полутора часах езды от города. Ходят слухи, что в пятидесятые годы она использовалась правительством для хранения военного снаряжения. Время от времени туда забредают случайные туристы, но по большей части это бесхозное и безлюдное место, настолько скрытое за густой растительностью, что даже бездомные не могут найти там убежище.

– И где ты был прошлой ночью? Я велел близнецам собрать новую партию: думал, ты придешь проверить товар, – с усмешкой Ру откидывается на спинку стула и зажигает сигару.

– Плохо себя чувствовал. Близнецы в состоянии справиться без меня, – у меня скручивает живот.

– Да, но они не знакомы с оружием так, как ты.

– А что, возникли проблемы?

– Насколько я знаю – нет.

– Ну, если что-то пойдет не по плану, я прослежу, – я киваю.

– Сколько неуважения вылетает из твоего рта, детеныш. Клянусь Богом, – с хмурым видом Ру взмахивает рукой.

– Ладно тебе, Руфус. Ты единственный человек из всех живых, кого я уважаю.

– Да, кстати, в прошлый раз я забыл поблагодарить тебя за подарок, – тот затягивается сигарой.

Я смотрю на него с кислым выражением лица.

– Не надо так странно на меня смотреть, малыш, – продолжает он, – и дай мне сказать то, что я должен.

Вздохнув, я направляюсь к бару-глобусу в углу кабинета, наливаю двойную порцию бренди и поворачиваюсь к Ру. Лед звякает о края стакана.

– Ты мне почти как сын, и у меня нет никого ближе.

Сердце в груди бешено колотится, пальцы так сильно сжимают бокал, что грани хрусталя отпечатываются на коже.

– Я знаю, что ты не любишь сентиментальностей, так что разглагольствовать я не стану. У нас много врагов. И я хочу, чтобы ты знал… – он прочищает горло. – Я рад прикрывать твой тыл, парень.

Крепко стиснув челюсти, я пытаюсь подавить комок эмоций, застрявший в горле.

– Прямо, – я поднимаю бокал.

– И до самого утра, – подмигивает Ру.

В первый и последний раз я виделся с Питером во время «семейного отпуска». В действительности под этим термином подразумевался деловой визит моего отца, Артура, в Америку. Я точно не знал, чем он зарабатывал на жизнь: разве что он был влиятельным человеком, и все в Лондоне, похоже, знали его и почитали. А еще я знал, что у него был деловой партнер в Штатах, с которым он часто встречался – как правило, без нас. Но в этот раз у моих родителей был юбилей, и мама настояла на совместной поездке.

Следующим утром во время позднего завтрака я познакомился с Питером и его безупречной семьей. В то время меня это нисколько не трогало: в конце концов, у меня были родители, которые любили меня и во всем поддерживали. И все-таки, по какой-то неясной причине, едва я увидел этого человека, как меня тут же охватило сильнейшее чувство тревоги. Тогда я списал это на отвращение к климату Флориды: там было слишком душно и жарко, слишком светло после жизни под пасмурным небом Лондона.

А потом вошла его красавица-жена, неся на руках младенца, которому было не больше года, и держа за руку маленькую девочку с каштановыми волосами и лучезарной улыбкой. Их мать была красива, но даже она меркла на фоне моей мамы.

Питер улыбнулся и пожал мне руку – нежная кожа его ладони внушила мне ощущение важности. Как будто меня уважали. По своей глупости я смотрел на него так же, как и