лесопарка. Едва рассвело, Харитошкин, с ним радисты, разведчики устраиваются на временном наблюдательном пункте. Ночью пролился небольшой дождь, прямо перед нами сверкала лужицами полевая дорога. Невдалеке хутор, посадки, небольшой сарайчик.

Мы расположились в десяти-пятнадцати метрах от нашего переднего края, протянувшегося вдоль полевой дороги, на краю лесного массива. Здесь разместился батальон 1115 полка. У пехоты благодушное настроение. Непосредственного соприкосновения с противником нет. Ясное утро. Сквозь кроны сосен пробиваются солнечные лучи.

Командир дивизиона, как всегда, озабочен:

— Свяжись с огневой. Пристреляешь репера.

Подсаживаюсь к радисту. Он уже поймал с огневую. Крутим ручку вариометра.

По коротковолновой рации передаю на “восьмерку”:

— Батарею к бою! Принимайте данные.

Передо мной широкое поле, кое-где недавно вспахано. Выбираю репер: поперек поля — угол канавы, рядом — отдельное дерево.

Харитошкин решил побриться. Потом занялся завтраком. Как обычно, жареный картофель со шкварками и традиционные сто грамм.

— Начинай. Поработай без меня.

Подаю команду. Первый снаряд лег довольно близко от репера. Делаю небольшой доворот, и наблюдаю облачко разрыва почти у угла канавы:

— Записать установки: угломер, прицел. Репер номер один.

Вношу небольшие коррективы. Снова разрыв — около одиночного дерева.

— Установки… Репер номер два. Докладываю:

— Репера пристреляны. Установки записаны. Огонь вел гаубичными. Теперь можно и позавтракать — у меня пшенная каша.

И тут неожиданно — небольшое движение, какой-то шум. И вдруг прямо перед нами, на полном скаку по мокрой от дождя дороге конная батарея. Трехорудийная 105-ти миллиметровая. Немцы!

Не мешкая ни секунды (я у рации, расчет у орудий!) — открываю огонь. По батарее! Не одним, а всеми четырьмя стволами «восьмерки».

Делаю доворот от репера:

— Левее 0-10. Прицел шестьдесят четыре. Два снаряда. Беглый, огонь!

И по-прежнему точно по цели — первые же разрывы по конной батарее. Прямое попадание во второе орудие. В коней и верховых.

Оказывается, они ночевали где-то недалеко от нас, в небольшом овражке. Когда начал вести пристрелку, немцы услышали разрывы, очухались и рванули на полном скаку из своего оврага. Где находимся мы, они не успели разобраться. Хотели, как можно быстрее проскочить, двинув по полевой дороге. Мимо нас, мимо солдат, которых не сразу обнаружили.

Невероятно! Сам не верю в удачу: батарея накрыта. Поражена в движении. Не удалось проскочить!

Немецкие солдаты повскакали с коней. Бросили орудия. Подбирают раненых. Рванули в сторону, в поле. Опомнились, и скорее ползком — подальше от разбитых орудий, от упавших коней, от нашего огня.

А тем временем новая неожиданность. И не победные восклицания, а ругань.

Матерится командир батальона:

— Кто стрелял? По моим солдатам? Кто вел огонь? Где эти пушкари?

Мне бы продолжать радоваться удаче. А я тороплюсь прикрыться. Знаю я эту пехтуру. От нее артиллеристам главные неприятности.

Поворачиваюсь к радисту:

— Отключи рацию. Убери антенну! Отключись!

Теперь можно перевести неудовольствие батальонного на других. Как можно спокойнее, во весь голос поясняю:

— Товарищ майор. А ведь огонь вели минометчики.

— Кто-кто?

— Неужели не в силах отличить артиллерийский огонь от минометного? Можно, казалось бы, понять, кто вел огонь. Пушечный выстрел резкий, бьет как хлыстом по голове. А мины летят мягко, выстрел у них глухой.

Доволен, что отвел удар. Огонь-то велся гаубичными. У них звук выстрела и шум от полета снаряда не тот, что у 76-ти миллиметровой пушки. Гаубичный снаряд шелестит, хлопок от выстрела глуховатый. Можно — при необходимости — и спутать со ста двадцатимиллиметровой миной.

Теперь очередь оправдываться минометчикам. А минометчиков поблизости нет.

Вроде они поспешили смыться.

Тут же двигаю в батальон, к солдатам. Надо выяснить, кого и как задело. Оказывается, задело двоих. Сравнительно легко. Их перевязывают, и они своим ходом направляются в санбат.

Теперь вижу, что, очевидно, поспешил с перестраховкой. Как быть? Возвращаюсь к командиру дивизиона:

— Там ничего страшного не произошло. Легко задело двоих. Они лежали рядом с дорогой, по которой пыталась проскочить немецкая батарея. Огня по ней не открывали.

Командир дивизиона не разделяет моего оптимизма:

— Сам же отказался. Теперь не рыпайся.

— Но все же. Влупили здорово сходу. Такое не часто удается.

— Говорю, не шебуршись. Свалил на минометчиков и правильно сделал. Впереди еще много всего. С пехтурой, сам знаешь, лучше не связываться.

— Жаль. Пехота проспала, ни один солдат огня не открывал.

— Считай, договорились. Иди подзаправься.

А что писала дивизионка

Между тем немецкие солдаты, бросив орудия, перестреляли коней, чтобы они не достались нам. С нашей стороны на телах подбитых битюгов — ни одной пулевой отметины.

Ползком, перебежками, по канавам, немцы отходили. Их никто не преследовал.

Осматриваем брошенные немцами пушки. Второе орудие повреждено — прямое попадание. Два других целехоньки. Снаряды в передках на месте. Разворачиваем трофейное орудие. Какой-то старший лейтенант, видимо, из соседней части, помогает зарядить пушку. Производим несколько выстрелов в сторону отходящих фрицев.

Спустя пару дней еще сюрприз. Своего рода продолжение. Разворачиваем дивизионную газету («Фрунзевец»). Внизу первой полосы — подвальная статья. Заголовок: “Как наши пехотинцы уничтожили немецкую батарею”.

Скажу честно — ничего подобного просто не ожидал. И пожалел, что не решился вступить в спор с Харитошкиным. Работая много лет спустя в Подольском архиве, в отчетных документах дивизии и обоих полков (стрелкового и артиллерийского) я не нашел упоминания о подбитой нами немецкой 105-ти миллиметровой батарее. Будто ее никто и не уничтожал. Я свалил на «безвинных» минометчиков, а пехота не решилась приписать себе. Распекавший нас комбат не удержался и похвастался перед газетчиками.

Между тем, так, или примерно так, должно было произойти. Раз от разбитой ими батареи отказались артиллеристы, то кто-то должен был принять на себя эту заслугу. Капитан Плаксин оказался пронырливее всех. С этим офицером, бывшим тыловиком, присланным за какую-то провинность на исправление в полк, пришлось столкнуться не раз, пока командир дивизии не отстранил его за безобразное командование батальоном.

Снова марш, форсируем Дубну

После памятного эпизода с немецкой батареей (район Першаки — Круторучи; 26 июля) небольшая задержка и марш. В течение дня с батальонами 1115 полка отмахали свыше сорока километров. С остановками, перестрелками, преодолением немецких заслонов, прочими неприятностями. Двинули с утра от озера Калупе до реки Дубны. Огневики безнадежно отставали; не хватало горючего.

Накануне Харитошкин наказал:

— Пойдешь с пятнадцатым полком. От Молодченко (командира стрелкового полка) не отставай. Находись постоянно перед глазами. Чтобы не обвиняли и не упрекали — артиллеристов с пехотой не было. Если потребуется дать огня, действуй по обстановке.

Подполковник Молодченко — командир 1115 полка. На хорошем счету. Боевой, активный, находчивый командир. Подстегивал командиров батальонов. Иногда сам ложился за