пулемет. А в преследовании пятнадцатый полк обычно был впереди (пока не ранило самого командира полка).

Шагаю вместе с пехотой. Обозначаю артиллерийскую поддержку. В этот памятный день чисто моральную, психологическую.

На перекрестке дорог — задержка. Немецкий заслон. Молодченко направляет вперед автоматчиков:

— Постарайтесь окружить.

Когда наши подошли вплотную, немецких пулеметчиков след простыл. Пустые гильзы. Винные бутылки. Корзинная укупорка. Один из немецких солдат, спешно покидая свою позицию, разулся и сбросил сапоги. Убегал босиком.

Разведчик пояснил:

— В кустах у них мотоцикл был. На нем и отрывались от наших автоматчиков. Ближе к обеду вторая задержка, на хуторе — церквушке. Здесь жил, очевидно, священнослужитель. Двухэтажный домишко. Конусная крыша, наверху крест.

Поднявшись на второй этаж, сравнительно недалеко, на опушке леса, обнаружили противника. Немецкие солдаты явно не ожидали нашего появления. Они остановились на дневку и готовились пообедать.

Наблюдаю в бинокль: увидев нас, немцы буквально забегали. Поставили на огневую позицию пушку. Затем свернули и прицепили к небольшой автомашине. Снова ставят на позицию. И опять снимают с огневой, подцепили к машине и увозят. Оставили несколько автоматчиков, артиллерийского наблюдателя, пулемет,

Мы развернули полуроту, решив сбить, а если удастся обойти немецкий заслон. Спускаюсь вниз и двигаюсь вместе с пехотинцами. Справа от дороги наши солдаты с двух сторон стремительно приближаются к немецкому пулеметчику. Тот прекратил огонь, и став на колени, поднял руки. А когда наши ребята приблизились почти вплотную, он вновь схватился за пулемет и скосил огнем одного из наших красноармейцев.

Что оставалось делать остальным наступавшим? Немецкий пулеметчик был тут же уничтожен, жестоко поплатившись за проявленную подлость.

В кустах у ручья обнаружили артиллерийского корректировщика, унтер-офицера. Попытался бежать в последний момент. С убитого сняли рацию, вынули питание, лампы. Стрелки поделились с нами — артиллеристами. Анодные батареи помогли немного пополнить дефицит.

К вечеру по дамбам и провалившимся пролетам подорванного противником моста группа солдат пятнадцатого полка перебралась на правый берег Дубны. Как действовать дальше? Немцы оторвавшись от нас, видимо, ушли далеко. Командир стрелкового полка связывается по рации с командиром дивизии:

— Вышли к Дубне. Реку форсировали. Группа наших автоматчиков — на правом берегу!

В штабе дивизии вначале не поверили:

— Подтвердите доклад. Сообщите точнее координаты. Действительно вышли к Дубне?

Затем приказ и предупреждение:

— Автоматчиков вернуть на наш берег. Полк вырвался вперед один. Соседей у вас нет. Остальные полки нашей и соседних дивизий сильно отстали. Займите круговую оборону. Не исключено, что подошли к Дубне раньше отступающего противника.

Молодченко разочарованно взглянул на стоящих вокруг офицеров. Отдал распоряжения. Показал, куда поставить сорокопятку и минометы.

Люди устали. Повалились прямо в поле, в рожь.

Ночью на правом берегу Дубны противник стремился всячески обозначить свое присутствие. По дороге, вдоль правого берега реки, немцы всю ночь гоняли старую, скрипучую повозку. При этом стремились произвести возможно больше шума. Этой “хитростью” хотели удержать наши войска от переправы на другой берег. Об этой его уловке мы узнали несколько позже.

Вернувшийся из плена

На берегу Западной Двины и Дубны небольшой город Ливани. К югу от него — лесное болото и торфоразработки. Туда, ближе к Дубне, перемещается наш полк. Когда подошли к торфяникам, навстречу вышел высокий, страшно исхудавший человек в полуистрепанной одежде. Назвал себя — пленный лейтенант, по гражданской специальности — инженер. Работал в лагере военнопленных на добыче торфа.

— Как попали на торфоразработки?

— Немцы использовали на торфянике пленных. Нас было человек семьдесят. Когда наши войска стали приближаться, я решил спрятаться в штабелях торфа. К этому готовился загодя. Собрал немного сухарей и картошки. Зарылся в штабелях и притаился. Выходил ночью набрать в лужице воды, оправиться.

— А где остальные?

— Пленных немцы угнали. Примерно неделю назад. Меня, очевидно, хватились.

Искали с собакой. Слышал шум, крики, собачий лай. К счастью, не нашли.

— Один?

— Да, один. Питался остатками сухарей. Страдал без воды.

— Теперь вас направят на пересылку. Там проверка и когда подправитесь, возможно, попадете на формировку. Может попадете и в нашу часть.

— Просил бы разрешения — отправляйте не сразу. Мог бы чем-то помочь при освобождении города. Городские улицы, кварталы знаю хорошо. Надеюсь, принесу хоть какую пользу.

Дальнейшей судьбы лейтенанта (по гражданской профессии он назвался инженером) не знаю. Дня два он находился с офицерами полка. Стремился рассказать о неожиданностях, с которыми могли столкнуться в городе, размещении немецкого гарнизона.

На мундире пленного вошка

В эти же дни столкнулся с другим пленным. Немецким солдатом, который решил сдаться в плен.

Еще на левом берегу Дубны мы неожиданно наскочили на группу немцев. Боевые порядки — наши и противника — практически перемешались. Бегу с нашими разведчиками и солдатами стрелкового полка. В руках автомат, на плечах скатка. Сбоку планшетка с картой.

Впереди небольшая лощинка, мелкий ручей. Берег в кустах, кочках. Чтобы не упасть, отбрасываю в сторону сухие сучья, мотки проволоки.

Где-то впереди, в лесочке, на берегу ручья, должна расположиться наша промежуточная позиция — связисты, разведчики, рация. Выбегаю на открытое место; неожиданно прямо передо мной немецкий солдат. Буквально наталкиваюсь на него.

Немец опустился на колени, откинул в сторону карабин, поднял руки и, очевидно, ждет, что будет с ним дальше.

Натолкнувшись на фрица, невольно остановился. И удивленно смотрю. Внимание привлек его не первой свежести мундир. А на мундире — вошь. Черт возьми, летом! Знаю — немцы аккуратисты. А тут вошь. У нас ничего подобного летом не было. Бани, чистое белье, парилка для белья — это все в норме, как закон. С утра тщательное умывание. У солдат короткие прически.

А тут у представителя европейской цивилизации — невесть что на мундире.

Солдат ждет. Напряженно смотрит. Отчего вдруг я остановился? О чем размышляю? И скороговоркой, стоя на коленях, пытается упросить, чтобы сохранил ему жизнь:

— Я из Австрии. Рабочий.

Про себя пытаюсь сообразить: рабочий, из Австрии, что из того? Солдат, между тем, продолжает:

— Я женат. Дети. Трое детей!

Из внутреннего кармана выбрасывает веером пачку фотографий. Они рассыпаются по мокрой земле. Семейные снимки, какие-то бумаги, потертый бумажник.

До меня, наконец, дошло: солдат испугался моего удивленного взгляда, напряженного разглядывания, молчания. Я разглядываю мундир, а он смотрит на мои руки. А в руках у меня ППШ. Вдруг я не стану брать его в плен, а пущу тут же в расход. Очевидно, такие или подобные мысли крутились в его голове, когда он срывающимся голосом стремился меня разжалобить.

Но мне не до австрийского вояки с его грязным мундиром. Куда его деть?