батальоны, что успели отступить от нас. С левого фланга Оку отсыпали артиллерии. И вся эта мощь врезала по недавним новичкам, после чего те вполне ожидаемо не выдержали…

— Они побежали! 12 батальонов и 16 орудий — это немного, но как они могли побежать, не выдержав и часа боя⁈ — Лосьев, выстраивающий схему движения на завтрашний день, схватился за голову.

Глава 8

Стою, скриплю зубами, думаю, что же делать с этим чертовым прорывом на месте 5-го корпуса.

— Говорят, это генерал Орлов решил, будто у них слишком большие потери, и сразу бросился отступить! — где-то рядом ругался Шереметев, заглянувший в штаб с личным докладом. — А о том, как он подставил всех остальных, запустив японцев ровно в стык между двумя корпусами, Орлов не подумал?

— Это еще ничего… — я на мгновение отвлекся от попыток найти выход из ситуации. — А представьте, что мы бы об этом прорыве узнали не сейчас, а только утром? Или вообще к обеду!

Все наши разом переглянулись, и я почувствовал всю ту бездну отчаяния, которую испытал каждый из них, мысленно оказавшись в такой ситуации. А ведь в сражении при Ляояне в нашей истории, когда вся связь была повешена на обычных вестовых, именно так все и случилось. И любые попытки Куропаткина направить подкрепления к месту прорыва лишь еще больше усиливали панику — словно он раз за разом не успевал.

Смогу ли я не повторить ту же ошибку?

— Можно отправить кавалерию наперерез Куроки, — предложил Лосьев самое логичное в этой ситуации. — Они не смогут его остановить, но замедлят, а там мы с одной стороны и Бильдерлинг с другой просто возьмем их в тиски.

— Это может сработать… — тихо ответил я. — Но только если мы сохраним контроль над войсками. А мы сохраним? Лично я сомневаюсь.

Мысли крутились одна за другой. Как победить? Неужели нам всем самой судьбой предопределено проиграть это сражение, и любые, даже самые отчаянные попытки переломить уже задуманный ход истории приведут лишь к тому, что все станет еще хуже? Пока я исправляю мелочи, меня словно не замечают, а замахиваюсь на что-то покрупнее — и на, получи газетой по хребтине!

— Скорее всего, японцы больше не рискнут лезть через наши переправы у Тайцзыхэ, — нарушил паузу Мелехов. — Даже если полезут, солдат Павла Анастасовича хватит, чтобы их сдержать. А меня шлите тоже в эту мясорубку! Если хоть кто-то будет держаться до конца, то и остальные остановятся!

Я тут же невольно вспомнил еще один эпизод этого сражения из своей истории. Тот самый прорыв армии Куроки, 5-й корпус Орлова бежит от японцев, навстречу ему движутся свежие части, которые уже два дня как гоняли этих самых японцев в хвост и гриву. И одни в панике палят в своих, другие отвечают. Еще и утренний туман, когда непонятно, что к чему и как можно остановить это безумие. Впрочем, генерал Бильдерлинг сориентировался: дернул музыкантов и на полковой марш отвел своих в сторону…

Красивый финал очень некрасивой истории. И я ведь уверен: если кинуть вперед дивизии Шереметева, то и его будет ждать что-то подобное. Нет, тут нужно действовать по-другому! Сначала гасить панику — любой ценой — и только потом снова собирать отступающие войска.

* * *

Ефрейтор Гусин переживал, что дела пошли не по плану, с тех самых пор, как посреди ночи их отделение вместе с некоторыми другими частями подняли и отправили куда-то в тыл. Их 1-я дивизия Мелехова, конница Буденного, почти целая бригада новичков и полтысячи местных, корейцев и китайцев, что прибились к корпусу за последний месяц.

— Господин ефрейтор, а как вы думаете, что тут происходит? — осторожно спросил Ивась, как только они дошли и начали обустраивать новую позицию.

— А чего тут думать, — тут же среагировал Якуб. — Отступаем мы!

— Но мы же победили! Причем наших погибло гораздо меньше, чем японцев. Как тут отступать-то?

— Мы-то хорошо сражались, — ефрейтор Гусин задумчиво кусал усы. — А вот насчет остальных не уверен. У них поездов пушечных нет, тренировок меньше, и пороха на стрельбы никто столько не выделяет, как полковник Макаров. Могли и не сдюжить.

— А почему тогда пушек нам дали только одну батарею? Если нам снова встречать японца, то как без артиллерии-то? — задумался Ивась.

Недалеко от их отделения как раз разворачивалась та самая единственная приданная им батарея. Причем командовал ей лично капитан Афанасьев, главный по всей артиллерии у Макарова. Явно неспроста все это было.

Ефрейтор так и не успел ничего сказать, когда в утреннем тумане, заполнившем все низины перед их сопкой, начали мелькать чьи-то неразборчивые силуэты. Грянули одиночные выстрелы, с одной и с другой стороны, вот, несмотря на крики офицеров, их стало звучать все больше и больше. Но тут заиграли полковые оркестры: первым вступил капельмейстер 2-го Сибирского, после минутной растерянности ему разрозненно и неуверенно ответил кто-то с той стороны.

— Свои, — выдохнул Ивась.

— Свои! — заорали из тумана. — Пропускайте, братцы! Японцы давят, насилу ушли!

— Пропустите скорее!

— Мы — свои! Не стреляйте!

— Свои не бегут от японцев, а в окопах сидят и позиции держат! — в ответ на разрозненные крики с той стороны уверенно ответил грозный голос казачьего сотника.

Ефрейтор Гусин сразу же узнал громовой рев Семена Буденного, который до этого не раз слышал во время тренировок казачьих эскадронов.

— И что же, вы теперь в нас стрелять будете? — дерзко ответил кто-то из тумана. Гусин на мгновение замер, не зная, а как действительно поступать, если до такого дойдет. А вот Буденный не сомневался.

— По трусам и предателям — буду стрелять!

Кто-то не поверил и рванул вперед — вот только грохот пушки Афанасьева быстро сбил весь энтузиазм. Артиллеристы, конечно, пальнули с недолетом, но нервы бегущих солдат все равно не выдержали, и те откатились назад.

— Бой еще не закончен! — снова закричал Буденный. — Все, кто хочет смыть свой позор кровью, выходите вперед. Вас построят, выдадут офицеров, и вы еще сможете показать японцам, что такое русский солдат!

— Не верьте ему! Врет собака! Выйдем, сдадимся — всех постреляют! А кого не постреляют — того вздернут! — незнакомый голос походил на шипение гуся, но его слушали, и это явно взбодрило бунтовщиков.

— Нельзя сдаваться!