до последнего будут исходить из того, что они как минимум не уступают нам в силах.

[2] В нашей истории тоже был этот приказ. И до сих пор непонятно, то ли Куропаткин на самом деле испугался и был готов отступать уже через час, то ли все же версия Ванновского тоже имеет смысл.

Глава 7

— Все передал? — Куропаткин внимательно посмотрел на своего адъютанта.

Поручик Огинский был из старого рода и ни разу не давал повода заподозрить себя в излишней болтливости. Однако все равно было волнительно.

— Да. Как вы и приказали, сказал, чтобы он использовал эту возможность с умом…

Куропаткин благодарно кивнул, а потом попросил Огинского оставить его одного. И зачем он это сделал? Зачем дал Макарову свободу? Сам себе он, наверно, мог сказать правду. Успехи первого дня при Ляояне напомнили ему прошлое. Ахал-Текинскую экспедицию, Турецкий поход — как они сражались вместе с генералом Скобелевым и побеждали. Михаил Дмитриевич умер больше 20 лет назад, и Куропаткин успел подзабыть этот азарт, эту жажду крови и победы, которые раньше вели его. Карьера, деньги, должность министра — все вместе они словно иссушили его душу. Превратили в мумию, но, как оказалось, даже почти потеряв себя, он еще умел мечтать.

Недостаточно, чтобы взбунтоваться самому, но… Уж слишком противно было то будущее, которое великий князь уготовил для своевольного полковника. И ведь тот даже не понял. Ушел с гордо вскинутой головой, думал, что свободен, но при этом приказы Куропаткина связали 2-й Сибирский по рукам и ногам. Единственное, что им оставалось — это держать удар. Вот только как бы хорошо Макаров с этим ни справился, он, главнокомандующий, нашел бы в чем его обвинить после сражения. Всегда есть ошибки, и прикрыть себя от них можно, либо найдя покровителя, либо разгромив врага. Причем разгромив его настолько очевидно, что даже самые ядовитые змеи забились бы по углам, решив выждать более подходящий момент для атаки.

Раньше у Макарова не было даже шанса на это — великий князь не любил рисковать и показательно уничтожал всех, кто шел против него. Но сейчас… Шансов все равно почти нет, но хотя бы теперь все зависит от самого полковника. Сможет ли он сотворить чудо? Нет — тогда надо будет надеяться, что детали сегодняшнего приказа нигде не всплывут. А если да? Куропаткин задумался, а потом, нервно поднявшись, закопался в свои вещи. Где-то внизу лежали подписанные еще в Санкт-Петербурге приказы. Без имен, без званий, просто на всякий случай — вот, кажется, и пришло время заполнить один из них.

— Ваше высокоблагородие, вас ждут в штабе… — в палатку к Куропаткину заглянул один из адъютантов.

Алексей Николаевич бросил взгляд на напольные часы, как раз отбившие восемь вечера. Восьмерка — как символично. В Китае только эта цифра в отличие от всех остальных по умолчанию не могла нести негативного смысла. Только жизнь, только процветание.

* * *

Продолжаю собирать новости с других участков фронта.

Сегодня японцы начали атаковать позже, почти в районе полудня. То ли устали после вчерашней мясорубки и ночных наскоков, то ли пытались усыпить нашу бдительность. Тем не менее, потом натиск на позиции корпусов Штакельберга и Иванова продолжился — словно ничего и не было. Наши попытались ответить — отправили в обход правого фланга конницу Мищенко. И у того не получилось взять даже первую деревню.

— Ну что же вы так, Павел Иванович! — не выдержал Буденный, который тоже следил за новостями. — У Акиямы ведь в два раза меньше эскадронов!

— Он их спешил и посадил в укрытия, — я покачал головой, дослушав последние детали неудачной атаки. — Такое даже пехоте не взять быстро и в лоб.

— Вы брали! — на мгновение оторвался от карты Кутайсов. Еще один молодой штабист специализировался на кавалерии и всегда краем уха слышал, когда мы ее обсуждали.

— Мы работали в тылу, на скорости и маневре, — я покачал головой. — Это совсем другое. А тут позиционная война, у Павла Ивановича на самом деле шансов особо не было. Разве что уходить сильно правее и атаковать не во фланг, а сразу в тыл, но…

— Там китайская граница, — закончил за меня Буденный.

Все верно. Еще одна из неприятных условностей этой войны — Китай, который одновременно наш союзник и один из нейтралов. Худшая комбинация: никакой помощи, и в то же время мы обязаны тщательно придерживаться территории Маньчжурии, не выходя за ее границы. А вот японцы при желании эти правила нарушали — как, например, сделали это на юге, расширяя зону влияния у Квантуна. И никто из тех, кто периодически напоминал России о нерушимости границ Китая, и не подумал их этим попрекнуть.

Не знаю, решился бы я сам плюнуть на договоренности о границах в случае чего, но вот Мищенко точно не хватило на это наглости. Да и не нужно было, если честно — прошло уже полтора дня, а мы продолжали вполне уверенно сдерживать натиск японцев. И вот, так и не добившись успехов на фланге Оку, главнокомандующий Ояма начал переносить активность на фланг Куроки. Тем более что гвардия Хасэгавы еще со вчерашнего дня заняла позиции для атаки.

— Они пошли! Не меньше сотни пушек прикрывает! И среди них точно есть пара гаубиц! — новый доклад.

— Вчера гаубиц не было, значит, новые резервы, — тут же вскинулся Брюммер. — И сотня пушек! У них просто не набиралось бы столько без переброса резервов от Оку.

— Кто еще что думает? — я обвел взглядом остальных штабистов.

— Если гвардия Хасэгавы ударит по 17-му корпусу, мы в свою очередь сможем ударить им во фланг, — тут же предложил Шереметев, которого до того, как придет время контрудара, я предпочитал держать при себе.

— Не забывайте, — напомнил я. — Это все-таки армия Куроки, а тот что на Ялу, что потом во время сражения с Бильдерлингом придерживался одного правила. Гвардия идет вперед всеми силами, не жалея себя, но… Это всегда отвлекающий удар.

— Сковать соседей, а потом продавить уже наш корпус. Учитывая, что официально нас меньше двадцати тысяч, слабее места не найти, — Шереметев хмыкнул. — Если это так, японцев будет ждать сюрприз.

Я кивнул, а сам невольно вспомнил детали этого сражения из будущего. Раньше никак не получалось, а тут все так совпало. Осознание маневра врага,