вперед были брошены гвардейские части 1-й армии Куроки, но тоже без особого успеха. Впрочем, они и не старались атаковать: просто вышли на новые позиции и начали окапываться, словно всем своим видом намекая, где завтра будет главный удар.

На этом первый день сражения подошел к концу. И если 17-й корпус с нашего фланга хоть немного поучаствовал в сражении, то вот мы фактически весь день простояли без дела.

— Эх, надо было самим идти в атаку, раз японцам на всех сил не хватило! — Шереметев даже выругался, когда вместе с заходящим солнцем начали откатываться и японцы.

— Приказ, — напомнил я о Куропаткине.

— Когда мы были в походе сами по себе, было проще, — Степан Сергеевич только рукой махнул.

И надо сказать, многие из моих офицеров были с ним согласны. А вот я… Я начал понимать нашего главнокомандующего. Несмотря на его политические мотивы, действовал он вполне грамотно. Да, пока без громких побед, и лично я был не согласен с тем, что Куропаткин сейчас гнал на фронт как можно больше солдат в ущерб патронам и снарядам, но вот остальное… Маневр с тяжелой артиллерией был неплох, заготовленные позиции — даже хороши, а то, что больше ни один командир не думал размещать солдат и пушки на открытом месте, было и вовсе великолепно.

А тут еще и Ванновский рассказал об одной интересной схеме по его ведомству. Как оказалось, после первого натиска на корпус Штакельберга, когда на них обрушился огонь почти всех вражеских пушек, Куропаткин отдал приказ о начале эвакуации имущества. Его провели по канцелярии, в поезда даже начали грузить какое-то зимнее барахло и… Кто бы и где бы в городе ни работал на японцев, он такую активность пропустить не смог. Послание о панике в тылу и готовности отступать ушло в штаб Оямы, и тот же Оку вместо того, чтобы отступить уже через час, когда стало понятно, что его атаку отбили, продолжал тратить силы и людей до самого вечера.[2]

Теперь главное, чтобы мы сохранили взятый сегодня темп, вымотали японцев еще больше, а потом не испугались нанести удар. И вот насчет того, что русская армия окажется способна на последнее, я сомневался больше всего. Тут и опыт из моего времени, и политики, которые не хотели бы столь явного успеха, а еще… Ну, не хватало Куропаткину уверенности в себе, в армии, что точно выполнит его приказ. Возможно, если бы он хоть раз победил, то…

Я не успел додумать, когда в штаб влетел поручик Огинский. Адъютант Куропаткина был взволнован — кажется, ему тоже пришлось сегодня понервничать. Быстро поздоровавшись с остальными, он резким шагом подошел ко мне, а потом протянул запечатанный конверт.

— Приказ на следующий день от главнокомандующего, — отчеканил Огинский, а потом добавил еле слышно. — Отдельно просили передать для вас… Используйте эту возможность с умом.

Ничего больше не говоря, Огинский развернулся и поспешил дальше. Ну точно, у него еще немало мест, куда нужно донести приказы. Я разорвал конверт и прочитал послание вслух.

— Завтра, 31 августа, продолжать отстаивать занятые позиции. При этом не ограничиваться пассивной обороной, а переходить в наступление по усмотрению командиров корпусов, где оно окажется полезным и возможным… — я опустил бумагу.

— Какие-то приказания для отдельных полков? — осторожно спросил Мелехов.

— Ничего конкретного, — я покачал головой.

И это было совершенно непохоже на Куропаткина — обычно к общим приказам по армии он прикладывал отдельные задачи с разбивкой чуть ли не до батальона. Я в такие моменты всегда вспоминал Сашку из своего времени, как он рассказывал про самое начало Великой Отечественной. Тогда генералам тоже порой приходилось писать приказы чуть ли не для отдельных рот, и подобная мелочность на войне — это вовсе не хорошо. Это потеря контроля, это отсутствие веры в командиров на местах, убийство их инициативы, а еще это время… Десятки и сотни потерянных часов, которых потом может не хватить, чтобы просчитать планы врага, чтобы составить свои, чтобы победить.

В 41-м наши генералы смогли взять себя в руки, Куропаткин же — не смог. Вернее, в моей истории не смог, а тут… Как будто все изменилось. Приказ, который развязывал нам руки, и всего пара дополнительных указаний, чтобы выдержать общую линию для всей армии. Организовать команды для предупреждения ночных атак и выделить дополнительные силы для прикрытия переправ у Лентоуваня и Саканя. Кстати, тоже очень разумно.

— Кажется, Куропаткин вам доверяет, — усмехнулся Шереметев, когда я рассказал все детали и приказал усилить подсказанные направления. — Значит, переждать ночь, удержать переправы, а дальше все по нашему усмотрению. Не только оборона, но и атака! Неужели дождались, Вячеслав Григорьевич?

— Дождались, но… — я задумался, поймав себя на неожиданно навалившейся робости. — Мы все же начнем с обороны! Активной обороны! Как мы любим и умеем!

Мои офицеры сначала было нахмурились, но тут же расплылись в довольных улыбках.

* * *

Хикару Иноуэ хмурился, перечитывая донесение от агента из Ляояна.

Несмотря на начавшуюся у русских панику, их командир отдал немало разумных приказов и, главное, выпустил циркуляр о готовности отражать ночные нападения. Словно понял, что японская армия не будет останавливаться из-за такой мелочи как скрывшееся за горизонтом солнце. И вот… атаки по центру на Скалистый холм и Среднюю гору оказались отбиты. Зато на левом фланге 6-я дивизия смогла добраться до деревни Маетунь.

Два раза русские сумели удержать свои позиции, но в итоге упорство, которое бросило воинов императора вперед в третий раз, принесло им успех. Деревня и кусок железной дороги перешли под их контроль. Увы, взрывные патроны оказались недостаточно мощными, чтобы повредить рельсы, а больше ничего атакующие с собой и не взяли. Получилось обидно: столько усилий, и все зря.

Когда под утро 6-ю дивизию выбили из Маетуня, многие подумали, что все ночные операции теперь будут признаны ошибкой. Вот только главнокомандующий Ояма, наоборот, назвал их огромным успехом, который показал, что даже самые крепкие позиции можно прорвать в темноте. И русским придется с этим считаться.

— А теперь наша очередь, — Иноуэ обвел взглядом окружающих его офицеров. — Переправы у Лентоуваня и Саканя должны стать нашими! С минуты на минуту гвардейская дивизия Хасэгавы нанесет отвлекающий удар, и придет наше время. За Японию! Императора! Тэнно хэйка банзай!

[1] Японская разведка ошиблась, не сумев посчитать отведенные Куропаткиным резервы. Так, в нашей истории до самого конца сражения японцы