надежду всяк сюда входящий» или что-то в таком духе. Вам ни разу такая мысль в голову не приходила?

Мингю стоит деревом и чувствует себя до того глупо, что самое время записать этот момент в список самых неловких в его жизни. Правда ведь – не приходила. Он думал о чем угодно, о ком угодно, но никак не об этом, и в итоге те же Тэён с Юбином сделали больше него. А Мингю что? А Мингю в межгалактическом пространстве утонул без шанса на лишний вздох. Слишком погряз в своих сомнениях, боли. В себе самом. Но сколько раз ему протягивали руку? Сколько раз он отталкивал ее?

– Кажется, оно на петлях висит. Помогите мне.

Сонёль встает сбоку, крепко обхватывая раму, и Чонхо мгновенно встает с противоположной стороны.

Мингю наблюдает за тем, как они приподнимают зеркало, которое после бухается обратно на пол и чуть не летит вперед, но он подскакивает ближе с выставленными руками. С досадой кряхтит, ибо поздновато спохватывается и ему прилетает точно по носу.

– Мы его вообще сможем обратно повесить?

– Ой, да к стене прислоните, и дело с концом.

– Ну? Есть там что-нибудь? – вклинивается Мингю, который в двух шагах от того, чтобы навернуться назад.

Сонёль возится сбоку, и он видит, как тот заглядывает за зеркало. Молчит несколько секунд, не двигаясь даже, а после выныривает обратно, доставая из заднего кармана телефон. Чонхо приподнимает брови и тоже смещается вбок, чтобы посмотреть, есть ли что-то на обратной стороне зеркала.

– Там что-то написано, – оповещает их Сонёль, – но я без понятия, что это значит. Будем надеяться, что переводчик сам определит эту непонятную латиницу.

Это странно. Мингю не помнит, чтобы с обратной стороны была хоть одна буква: он собственными руками тащил такое же зеркало когда-то давно из кладовки в гостиную. Но он тогда был лицом к отражающей поверхности. Да и… обратил бы он внимание на такое тогда? Вот уж вряд ли.

– Бред какой-то, – качает головой Сонёль, – там две короткие строчки, и вторая почти стерлась. Может, из-за этого… Но переводчик говорит, что это латынь.

– Я хочу посмотреть, – просит Мингю, и Чонхо мягко отталкивает его в сторону, вставая на его место.

Поверхность зеркала сзади шершавая и выглядит очень старой. Где-то виднеются короткие царапины и следы от мела. Он поднимает голову и упирается взглядом точно в две выцветшие короткие фразы, написанные то ли графитом, то ли углем. Одна – красивым крупным почерком с витиеватыми буквами, другая – значительно меньше, корявая и косая, будто ее подписали снизу впопыхах. Пытаясь понять, как переводится первая, он сразу же узнает вторую. Видел уже однажды.

– Давайте поставим его обратно. – Он выпрямляется.

Они максимально аккуратно прислоняют зеркало к стене, после чего Сонёль возвращается к терзанию своего телефона, который, судя по всему, не выдает ничего вразумительного.

– Маяки Вселенной, – говорит Мингю, наблюдая за ним.

– Что?

– Маяки Вселенной, – повторяет он, встречаясь взглядами с Чонхо. – Это перевод.

– Откуда ты знаешь латынь?

– Я не знаю, – он натянуто улыбается, – то есть… не совсем. Ходил на курсы в универе для расширения кругозора. Я много чего изучал в то время. Хватался за все подряд. А потом… Потом не до того стало, в общем.

– О каких маяках вообще речь? – продолжает Сонёль. – Если имеются в виду зеркала, то…

Мингю не слышит, что он говорит дальше. Он не может оторвать взгляда от Чонхо, и внутри все переворачивается, раз за разом, снова и снова. Это как тысячу вечеров подряд задергивать шторы, игнорируя закат, не давать своим глазам впитать всю палитру цвета, разлитую на горизонте, а потом вдруг остановиться, выйти на балкон. И заплакать от осознания, что картина, которую небо рисует перед тобой, до боли прекрасна. И она была такой всегда. Ты просто не замечал – не давал себе замечать.

Маяки Вселенной, значит.

Чонхо – маяк его Вселенной.

«Смысл есть у всего, что происходит», – сказал Сонёль. Нет, Чонхо вовсе не главная причина того, что Мингю оказался в этом мире. Он просто – причина. Вообще всего.

Перед тем, как уйти, Сонёль долго обнимает его. Правда – это действительно длится слишком долго, да настолько, что Чонхо позади начинает недовольно бухтеть, после чего обнимашек отвешивают и ему. Мингю не может не улыбаться, наблюдая за чужим удивленным лицом, а потом – глядя на Сонёля, который не прекращает болтать, рассуждая не то о зеркале, не то о надписях на нем, не то о том, что Тэён «все-таки не промах, мне было слишком тяжело заставить его все рассказать».

Он уходит, оставляя после себя едва ощутимый запах лимона и все еще звенящее в воздухе «Дурак ты все-таки». Мингю еще долго стоит возле входной двери, привыкая к этому странному чувству в груди. Что все правильно. Что все именно так, как должно быть. Что вокруг него именно те люди, в которых он нуждался половину вечности.

– Как думаешь, что это значит? «Маяки Вселенной», – спрашивает Чонхо спустя пару часов, выдергивая Мингю из полудрема.

Он оборачивается на него через плечо и вздыхает. Честно отвечает:

– Без понятия.

– Знаешь ведь, для чего созданы маяки, да? Чтобы указывать морякам путь. – Чонхо поворачивает голову в его сторону, а затем ложится набок, просовывая одну руку под подушку. – Может, в этом весь смысл?

Мингю смотрит в потолок, медленно моргая. Спать хочется ужасно, но в то же время расхотелось совершенно.

– Не думаю, что маяки – это зеркала, – продолжает Чонхо.

– А что тогда?

– Я бы сказал, что маяк – это ты. Потому что ты указал мне путь.

Мингю садится на кровати, смотря на него потрясенным взглядом. «Все же наоборот!» – хочется орать ему, но он просто молчит, кусая нижнюю губу. Наверное, это выглядит так, будто он в двух шагах от того, чтобы расплакаться или еще чего, потому что Чонхо тоже садится. А Мингю думает, что все, вот это – точно предел.

(А может, его просто не существует.)

Синий и фиолетовый – грань нереального и запредельного. Трансцендентное и непостижимое. Прямо как то, что два таких человека, как они, вдруг оказались рядом. Прямо как то, что они приняли не только друг друга, но и тот факт, что принадлежат совершенно разным мирам.

Мингю принял, правда. Все совершенно. Кроме того, что у него не получится быть рядом так долго, как ему хочется.

– Tempori parce. – Он подтягивает к себе ноги и обхватывает колени. – Там была вторая фраза, приписанная снизу. Она означает: «Береги время».

Береги время.

Он