те несколько дней, когда мы вечерами напролет сидели на том берегу, пили пиво и много смеялись, хотя мне тогда смеяться не хотелось совсем. Мы часто общались по Сети потом, раз в месяц посылали друг другу письма от руки. И я всегда жалел, что не сказал ей тех слов до того, как она уехала. А потом в какой-то момент… я просто сломался.

В комнате слишком тихо. Ветер на улице прекращает терзать окна и исчезает, будто до этого не пытался выбить стекла. Мингю молчаливо скребет почти зажившую царапину на руке, которую несколько дней назад ему поставил Куки. Отдирает корочку, смотрит на яркий красный след под ней, вздыхает. Так и с людьми, да? Теми, что находят себе место в твоем сердце, а потом берут и исчезают.

– Я перестал ей отвечать, удалился из всех соцсетей, где была она. Хотел попробовать как-нибудь… Как-нибудь дальше жить, что ли. Думал, что больше так продолжаться не может.

– Почему ты не сказал ей о том, что чувствуешь? – И это первое, что произносит Мингю за все это время.

– Боялся разрушить то хрупкое, что у нас было. – Несмело улыбается Чонхо. – Прямо как Мингю. А потом… А потом как Тэён.

– Ты все еще ее любишь? – И от этого вопроса не больно. От него не щемит в груди, от него не хочется злиться или вопить что-то несуразное. От него просто… спокойно.

– Знаешь, говорят, что ты можешь адекватно оценить свои чувства только после того, как они пройдут. И сейчас я могу сказать, что это были сильная влюбленность и восхищение. Она была для меня примером для подражания. Но любил я не ее, а идеальный образ внутри своей головы. Теперь же я понимаю, что любовь – это не когда ты слепо любишь абсолютно все в другом человеке, а когда видишь его недостатки и признаешь, что они тебя бесят временами. – Чонхо немного поднимает ногу и пихает его; начинает тихо смеяться. – Когда ты принимаешь не потому, что любишь, а любишь потому, что принимаешь. – Он смотрит Мингю прямо в глаза. – Когда понимаешь, что человек перед тобой идеален в своей неидеальности, и именно это делает его тем, с кем ты хочешь быть рядом.

У Мингю внутри небеса задыхаются. Голубое меркнет, становится сиреневым. Сиреневое тлеет, уступает место чему-то без оттенка. Там уже нет никакого цвета. Лишь звуки одни. Тук-тук. Размеренно. Как биение сердца напротив.

Он подрывается с кровати, сопровождаемый чужим растерянным взглядом. Выбегает в гостиную и быстрым шагом идет в комнату Мина. Куки, лежавший рядом с диваном, поднимает голову и тихо гавкает ему вслед. Мингю бросает на него быстрый взгляд и улыбается. Ему так тепло и странно внутри сейчас. Ему глупости делать хочется как никогда в жизни. Ему хочется безрассудства и в небо самое растерянным криком, потому что все это ново, все это слишком непривычно, этому не получается дать названия. Оно просто есть. И оно горит костром под ребрами, выше и выше, до сердца самого. Дымом в трахею. Вместо воздуха.

Мингю выдвигает нижний ящик чужого письменного стола, шарится в рисунках, которые за все это время успел почти наизусть выучить. Мин красиво рисует. Мин красиво видит тех, кого любит. А Мингю… Мингю, не глядя, выхватывает одну из тех атласных лент, которые скомкано валяются на самом дне (для украшения рисунков, наверное), и бежит обратно.

Чонхо сидит на кровати вполоборота, встречает его все таким же растерянным взглядом. Мингю забирается на кровать, глотает дым от горения собственного сердца и тянется вперед. Повязывает один конец атласной ленты на чужое запястье и отползает как можно дальше. Берет другой конец и крепко сжимает в своей ладони.

В душе разгорается новая галактика в форме бабочки. Она взмахивает крыльями легко и будто бы дает начало урагану. У Мингю много что бушует внутри в тот момент, когда он сминает конец темно-фиолетовой ленты и смотрит Чонхо в глаза. Чувствует себя глупым и наивным, как никогда в этой жизни. Но хочется кричать. Просто кричать от осознания, что еще секунда, мгновение – и его просто не станет. Потому что так ярко. Так много. Внутри – много. Не море, не океан, не галактика. Там нечто без конца и края. И оно такое живое – живое настолько, каким Мингю не был за все двадцать пять лет своей жизни.

– Ты сказал, что красную ленту с другого конца никто не держит, – говорит он тихо. – Она не красная, но… – Мингю тянет блестящую ткань на себя, заставляя Чонхо чуть податься вперед, – но я держу. Я.

На чужом лице – растерянность и болезненное неверие. Чонхо медленно моргает, слегка приоткрыв рот, будто в попытке выдавить из себя несколько слов. Молчит. Смотрит только куда-то дальше, чем в душу. Мингю прикрывает глаза, потому что его просто не хватает. Глаза прикрывает, но все равно чувствует, как на него давит теплом, светом, жизнью. Кожей чувствует и тем, что, как он думал, уже давно перестало быть сердцем. Но оно все еще. И даже больше.

Мингю встревоженно открывает глаза, когда чувствует, как лента в его ладони натягивается, хочет выскользнуть. Видит, что Чонхо перекручивает руку, перехватывая темно-фиолетовый атлас, и дергает на себя. Инстинктивно движется следом за ней.

Они встречаются на полпути, и Мингю хочется кричать. Так много чего кричать хочется. «Я рядом», «Я останусь», «Я не уйду». Так много слов и так мало воздуха. Так много смысла и так мало времени, чтобы сказать все, что так хочется. Так много Чонхо и так мало самого Мингю, потому что его не хватает на все, что он чувствует.

Он обнимает так, будто все это впервые и навсегда, игнорируя возобновившийся шум ветра за окном. Стекла звенят и замолкают. Шторм окончательно минует город. Но он не минует их двоих.

Утром Мингю сидит в ванной чересчур долго. Включает душ еще сильнее, чтобы перекрыть все остальные звуки, и в третий раз склоняется над унитазом, позволяя остаткам недавнего завтрака скрыться в канализации. Вытирает рот и морщит лицо, когда понимает, что на руке остается красное. Желудок болит так, будто в него запихнули килограмм горящих углей, но Мингю стоически игнорирует это ощущение. Нажимает на слив, чистит зубы два раза и пьет воду прямо из-под крана.

«Маяки Вселенной».

У Мингю маяков в жизни никогда не было. Не было даже желания выжить вопреки всему. Было лишь тупое «надо» – не потому что хочется. Он чувствует на своем затылке призрачный взгляд