не смог. Он не ценил. Он убегал – кажется, столько, сколько себя помнит. А теперь, когда жизнь подобна песочным часам, ему хочется поверх сердца шрамами набить каждую секунду. И никогда не забывать.

Этот обмен действительно не случайность. Это подарок судьбы – и пусть звучит глупо. Это – путешествие вслед за светом маяка, который Мингю сначала назвал кометой. Он смотрит на Чонхо и думает, что да. И комета, и маяк, и вся чертова Вселенная в придачу.

– Люди не умеют беречь время, – тот блестит глазами в темноте и улыбается, – слишком поздно спохватываются. Мы часто осознаем ценность многих вещей лишь после того, как теряем их.

– Именно так.

– Знаешь, – Чонхо резко меняет тему, спрыгивая с кровати, и включает верхний свет, – вся эта история с Сонёлем дала мне понять, что я не хочу ничего от тебя скрывать. Поэтому… – Он подходит к письменному столу и выдвигает средний ящик; копается в нем какое-то время, после чего достает пачку конвертов. – Можешь прочитать. – Он возвращается обратно на кровать.

Мингю таращится на кипу писем максимально большими глазами, сразу понимая, от кого они, ибо слишком уж живы в памяти те строки, что он, можно сказать, украл, потому что никакого права не имел их читать.

– Я не буду.

– Там ничего криминального.

– Чонхо, – сурово роняет Мингю, – я не буду читать эти письма. Это та часть твоей жизни, в которую я не имею права лезть. Это слишком личное. Да, знаю, что уже влез, но… Там было другое. – Он отводит взгляд.

– Я не против, если ты прочитаешь, – настаивает Чонхо.

– Не буду.

– Ладно, – сдается он, – тогда я сам расскажу.

– Не хочу ничего знать, – возмущается Мингю, выдергивая из-под него плед и отворачиваясь к окну.

– Ты что, ревнуешь?

Он оборачивается с предельно кислым лицом, которому вообще-то хотел придать возмущенное выражение, но вышло, видимо, не очень, ибо Чонхо тихо смеется и качает головой.

За окном шумит ветер. Обещанный в прогнозе погоды шторм задевает их лишь краем. Сильный ливень начался резко, но закончился еще до того, как Мингю докурил последнюю перед сном сигарету на балконе. И он не знал, плохо это или хорошо. Чувствовал (предательское) спокойствие, глядя на срывающиеся последние тяжелые капли и щелчком отправляя окурок в полет.

– Ты как-то спрашивал у меня, жалел ли я когда-нибудь о чем-то, – осторожно произносит Чонхо, а Мингю хочется опять выйти покурить. – Я не был до конца честен. Потому что когда-то давно… Я жалел, очень сильно. Это в прошлом, и сейчас мне кажется, что хорошо, что все сложилось так, как сложилось, но иногда я думаю… А как бы все было? Как бы все было, скажи я тогда другое, сделай другое. Я так и не смог найти ответ, но это уже неважно, пожалуй. Потому что все решения в прошлом привели меня туда, где я есть сейчас. И мне нравится это «сейчас».

Мингю обреченно вздыхает, садится и разворачивается так, чтобы сидеть к Чонхо лицом. Упирается подбородком в правое колено и поднимает неуверенный взгляд. Ему тревожно от этого разговора. Тревожно и волнительно одновременно, потому что… Нет больше границ. Правда – никаких. Мингю знает, что, что бы Чонхо ни сказал, он примет это целиком. Мингю знает, что, что бы ни сказал он сам, Чонхо примет это в ответ.

В не до конца закрытое окно на балконе ударяет очередной порыв ветра, заставляя стекло дребезжать.

– Причина, по которой меня так задела ситуация Мингю и Тэёна… – Чонхо запинается, поджимает губы. – Главная причина в том, что я сам был в похожей ситуации. Я сжирал себя изнутри слишком долго, и, если бы не Мингю, который всегда был рядом, я попросту бы загнулся. И когда он… – Чонхо замолкает на несколько секунд, подбирая правильные слова. – Я увидел в нем прошлого себя, знаешь. И не мог смириться с мыслью, что ему тоже приходится проходить через осознание, что человек, которого ты любишь, не любит тебя в ответ. И никогда не полюбит. Я был так зол на Тэёна, боже. – Он коротко смеется, чуть опуская голову.

Чонхо придвигается ближе и немного вытягивает вперед ногу – так, чтобы касаться его щиколотки. Мингю тихо мычит, давая понять, что слушает, а сам пока ничего не может сказать.

– Года четыре назад, когда я был в старшей школе и выбирал себе универ для поступления, катаясь в свободное время по всему Сеулу, я случайно попал на открытую лекцию в Ёнсе, которую вела студентка старших курсов. Сказать, что я был впечатлен, – это ничего не сказать. Та девушка меня поразила. Любовь с первого взгляда, все такое. Ты знаешь, как это бывает.

Мингю хочется сказать: «Не знаю», но он молчит, опуская голову ниже, чтобы спрятать в сгибе локтя всю нижнюю часть лица. Медленно моргает, разглядывая пальцы Чонхо, которые теребят низ длинной футболки. Нервная привычка. Он знает.

– Вот так я и поступил в Ёнсе. И Мингю следом за мной, когда с Сеульским не вышло. Та девушка стала моей сонбэ[3], она как раз перешла на последний курс. Я боялся, что на этом она закончит свое обучение, но она пошла в магистратуру, и… Мы общались. Много. Часто сидели в библиотеке вместе, она помогала мне с заданиями. Потом гуляли до ночи, даже в выходные встречались. Стали близки вроде как. – Чонхо неловко улыбается. – Она потрясающая. Как я тогда думал. Столько талантов – и все в одном человеке, интересный взгляд на жизнь, много амбиций, страсть ко всему, чем она занималась. Я был просто по уши. Но понимал, что… Ты всегда понимаешь такие вещи, знаешь. Что с другого конца эту чертову красную ленту никто никогда не возьмет. И тебе надо просто отпустить и забыть. А Мингю ругался вечно, ибо видел все. Говорил, что я дурак полный, что надо все сказать и перестать себя изводить, а я просто не мог.

Мингю думает, что ему должно быть больно все это слушать. И ему правда больно. Но не потому, что все эти слова наносят рану ему, – потому, что они ранят Чонхо. Потому что все, о чем он говорит, – одна большая рана, которая едва ли успела покрыться коркой. Мингю поднимает голову и пытается поймать чужой взгляд. Не выходит.

– Два года назад она поступила в аспирантуру в Штатах и уехала. Она уехала, а я так и не смог ничего ей сказать. – Чонхо протягивает руку и начинает сгибать уголок письма, которое лежало верхним на стопке других. – Накануне ее отъезда мы часто ходили на Сорэсом. Говорили о будущем, планах, мечтах. Я хорошо помню