Однако кто бы мог подумать, что возвращение народину, последний этап семилетних испытаний, окажется таким трудным? ВоФранции, по крайней мере, я мог принимать пищу в одиночестве, мог наслаждатьсяпрогулками, общением с природой. Здесь же, на пароходе, я чувствую себя рисовымзернышком, по ошибке попавшим в миску с лапшой. Семь лет жизни средирыжеволосых варваров так и не приучили меня к некоторым их отвратительнымпривычкам. Когда я вижу, как утонченная Клебер-сан режет ножом кровавыйбифштекс и потом облизывает розовым язычком покрасневшие губы, меня начинаеттошнить. А эти английские умывальники, в которых нужно затыкать слив пробкой имыть лицо в загрязненной воде! А кошмарная, выдуманная извращенным умом одежда!В ней ощущаешь себя карпом, которого завернули в промасленную бумагу иподжаривают на угольях. Больше всего я ненавижу крахмальные воротнички, откоторых на подбородке появляется красная сыпь, и кожаные туфли, настоящее орудиепытки. На правах дикого азиата я позволяю себе разгуливать по палубе в легкойюкате, а мои злосчастные соседи по столу парятся в своих одеяниях с утра довечера. Мои чуткие ноздри очень страдают от запаха европейского пота — острого,масляно-мясного. Ужасна также привычка круглоглазых сморкаться в носовыеплатки, класть их вместе с соплями обратно в карман, снова доставать и сновасморкаться! Дома этому просто не поверят, решат, что я все выдумал. Хотя семьлет — большой срок. Возможно, у нас тоже дамы уже носят эти смехотворныетурнюры на заду и ковыляют, спотыкаясь на высоких каблуках. Любопытно было бывзглянуть на Кеко-сан в этаком наряде. Она ведь совсем большая — тринадцатьлет. Еще годик-другой, и нас поженят. А может быть, это произойдет и раньше.Скорей бы уж домой.

Сегодня обретение душевной гармонии давалосьмне особенно трудно, потому что:

1) Я обнаружил, что из моего саквояжаисчез лучший инструмент, способный легко рассечь самую толстую мышцу. Чтоозначает эта странная кража?

2) За обедом я вновь попал в унизительноеположение — гораздо хуже, чем с Карлом Смелым (см. запись от вчерашнего дня).Фандорин-сан, который по-прежнему очень интересуется Японией, принялсярасспрашивать меня о Бусидр и самурайских традициях. Разговор зашел о моей семье,о моих предках. Поскольку я представился офицером, русский стал задаватьвопросы о вооружении, мундирах, боевом уставе императорской армии. Это былоужасно! Когда выяснилось, что я никогда не слышал о винтовке Бердана,Фандорин-сан посмотрел на меня очень странно. Он наверняка подумал, что вяпонской армии служат полные невежды. От стыда я совершенно забыл о вежливостии выбежал из салона, чем, разумеется, еще больше усугубил конфуз.

Долго не мог успокоиться. Сначала поднялся нашлюпочную палубу, где самый солнцепек и поэтому никого нет. Разделся донабедренной повязки и полчаса совершенствовал технику удара маваси-гири. Когдадостиг должной кондиции и солнце стало казаться розовым, сел в позу дзад-зэн исорок минут пытался медитировать. Лишь после этого оделся и отправился на кормусочинять танка.

Все эти упражнения помогли. Теперь я знаю, какспасти лицо. За ужином скажу Фандорину-сан, что нам запрещено говорить синостранцами об императорской армии, а из салона я выбежал столь поспешно,потому что у меня ужасный понос. Думаю, это прозвучит убедительно, и я не будувыглядеть в глазах соседей невоспитанным дикарем.

Тот же день, вечер

Какая там гармония! Случилось нечтокатастрофическое. У меня постыдно дрожат руки, но нужно немедленно записать всеподробности. Это поможет сосредоточиться и принять верное решение. Пока толькофакты, умозаключения потом.

Итак.

Ужин в салоне «Виндзор» начался как обычно, в8 часов. Хотя днем я заказывал салат из свеклы (red beet), официант принесполусырую говядину с кровью. Оказывается, он расслышал red beef. Я тыкал вилкойв сочащуюся кровью плоть убитого животного и с тайной завистью смотрел напервого помощника капитана, который ел аппетитнейшее овощное рагу с постнойкурятиной.

Что было еще?

Да ничего особенного. Клебер-сан, как всегда,жаловалась на мигрень, но ела с большим аппетитом. У нее замечательно цветущийвид, вот классический пример легко переносимой беременности. Уверен: когдапридет срок, ребенок из нее выскочит, как пробка из шипучего французского вина.

Говорили о жаре, о завтрашнем прибытии в Аден,о драгоценных камнях. Мы с Фандориным-сан сравнивали достоинства японской ианглийской гимнастик. Я мог позволить себе быть снисходительным, так какпревосходство Востока над Западом в этой сфере очевидно. Все дело в том, что уних физические упражнения — это sport, игра, а у нас — Путь к духовномусамоусовершенствованию. Именно к духовному, потому что физическое совершенствоне имеет значения и тащится следом само по себе, словно железнодорожный составза паровозом. Надо сказать, что русский очень интересуется спортом и дажечто-то слышал о боевых школах Японии и Китая. Сегодня утром я медитировал нашлюпочной палубе раньше обычного и видел там Фандорина-сан. Мы толькообменялись поклонами, но в разговор не вступали, потому что каждый был занятсвоим делом: я омывал душу светом нового дня, он же, одетый в гимнастическоетрико, приседал, отжимался поочередно на каждой руке и долго поднимал гири, повиду очень тяжелые.

Общий интерес к гимнастике сделал нашу вечернююбеседу непринужденной, я чувствовал себя раскованней, чем обычно. Рассказывалрусскому о дзюдзюцу. Он слушал с неослабным вниманием.

Примерно в половине девятого (я не заметилточное время) Клебер-сан, уже допившая чай и съевшая два пирожных, пожаловаласьна головокружение. Я сказал, что это бывает с беременными при переедании. Моислова она почему-то восприняла с явной обидой, а я спохватился, что сболтнуллишнее. Сколько раз зарекался не раскрывать рта. Учили ведь меня мудрыевоспитатели: когда оказался в чужой компании, сиди, слушай, приятно улыбайся ивремя от времени кивай головой — прослывешь воспитанным человеком и уж вовсяком случае не скажешь ничего глупого. Хорош «офицер», сующийся смедицинскими советами!

Ренье-сан тут же вскочил и вызвался проводитьдаму до каюты. Этот человек вообще очень предупредителен, а к Клебер-санособенно. Он единственный, кому она еще не надоела своими беспрестаннымикапризами. Блюдет честь мундира, молодец.

Когда они вышли, мужчины перебрались в креслаи закурили. Корабельный врач-итальянец и его жена-англичанка отправились ккакому-то пациенту, а я пытался втолковать официанту, что в мой омлет кзавтраку не нужно класть ни бекон, ни ветчину. Могли бы уже привыкнуть, застолько-то дней.

Прошло, наверное, минуты две, и вдруг мыуслышали пронзительный женский крик.