После этих слов воцарилось мертвое молчание.Логика Фандорина-сан казалась неопровержимой, и, я уверен, у многих морозпробежал по коже. Кроме одного человека.

Первым пришел в себя комиссар. Он сказал снервным смешком: «Ну и воображение у вас, мсье Фандорин. Но что касаетсяопасности, тут вы правы. Только вы-то, господа, можете не трястись. Опасностьугрожает одному старине Гошу, и он это отлично знает. Такая уж у меняпрофессия. Но голыми руками меня не возьмешь!» И он обвел грозным взглядомкаждого из нас, словно вызывая на единоборство.

Смешной старый толстяк. Из всех присутствующихон справился бы один на один разве что с беременной мадам Клебер. В моем мозгувозникла соблазнительная картина: раскрасневшийся комиссар повалил юную ведьмуна пол и душит ее своими волосатыми пальцами-сосисками, а мадам Клебериздыхает, выпучив глаза и высунув свой гнусный язык.

«Darling, I am scared!»[10] —тоненьким голосом пропищала докторша, обращаясь к своему супругу. Онуспокаивающе погладил ее по плечу.

Интересный вопрос задал красноволосый иуродливый М.-С.-сан (слишком длинная фамилия, чтобы писать ее полностью):«Профессор, опишите платок поподробней. Ну, птица с дыркой вместо глаза, нутреугольник. Есть ли в платке еще что-нибудь примечательное?»

Надо сказать, что этот странный господинучаствует в общей беседе почти так же редко, как я. А если и скажет что-то, то,подобно автору этих строк, обязательно не к месту. Тем примечательней внезапнаяуместность его вопроса.

Свитчайлд-сэнсэй: «Насколько я номню, кромедырки и уникальной формы ничего особенного в платке нет. Он размером с большойвеер, но при этом его можно легко спрятать в наперсток. В Брахмапуре такаясверхтонкая ткань не редкость».

«Значит, ключ в глазе птицы и треугольнойформе», — с восхитительной уверенностью подытожил Фандорин-сан.

Воистину он был великолепен.

Чем больше я размышляю о его триумфе и вообщевсей этой истории, тем сильнее недостойное желание продемонстрировать им всем,что и Гинтаро Аоно кое-чего стоит. Мне тоже есть чем их удивить. К примеру, ямог бы рассказать комиссару Гошу нечто любопытное о вчерашнем инциденте счернокожим дикарем. Между прочим, мудрый Фандорин-сан признался, что в этомвопросе ему еще не все ясно. Ему неясно, а «дикий японец» вдруг хлоп, иотгадает загадку. Интересно может получиться, а?

Вчера, выбитый из колеи оскорблением, я навремя утратил трезвость мысли. Потом, успокоившись, стал сопоставлять,прикидывать и в голове у меня выстроилась целая логическая схема, которую я инамерен подкинуть полицейскому. Пусть уж дальше соображает сам. А скажу якомиссару следующее.

Сначала напомню о грубости, которую мадамКлебер произнесла в мой адрес. Это было крайне оскорбительное замечание, к томуже сделанное публично. И сделано оно было именно в тот момент, когда я хотелсказать о своих наблюдениях. Уже не намеревалась ли мадам Клебер заткнуть мнерот? Разве не подозрительно, господин комиссар?

Идем дальше. Зачем она притворяется слабой,хотя сама здорова, как борец сумо? Вы скажете, ерунда, мелочь. А я вам скажу наэто, господин сыщик, что человек, который постоянно прикидывается, непременночто-то скрывает. Взять хотя бы меня.(Ха-ха. Этого, конечно, я говорить небуду.)

Потом обращу внимание комиссара на то, что уевропейских женщин очень тонкая, белая кожа. Почему же мощные пальцы негра неоставили на ней ни малейшего отпечатка? Не странно ли?

И, наконец, когда комиссар решит, что мненечего предъявить кроме досужих предположений мстительного азиатского ума, ясообщу главное, от чего господин сыщик моментально встрепенется.

«Мсье Гош, — скажу я с вежливойулыбкой, — я не обладаю вашим блестящим умом и не пытаюсь вмешиваться вход расследования (где уж мне, невежде?), но считаю своим долгом обратить вашевнимание еще на одно обстоятельство. Вы сами говорите, что убийца с улицыГренель находится среди нас. Мсье Фандорин изложил убедительную версию того,как были умерщвлены слуги лорда Литтлби. Прививка от холеры — это превосходнаяуловка. Значит, убийца умеет обходиться со шприцем. А что если в особняк на рюде Гренель пришел не мужчина-врач, а женщина, медицинская сестра? Она ведьвызвала бы еще меньше опасений, чем мужчина, не правда ли? Вы со мной догласны?Тогда советую вам как-нибудь ненароком взглянуть на руки мадам Клебер, когдаона сидит, задумчиво подперев свою змеиную головку, и широкий рукав сползает досамого локтя. На внутреннем сгибе вы увидите едва заметные точечки, как увиделих я. Это следы уколов, господин комиссар. Спросите доктора Труффо, делает лион мадам Клебер какие-нибудь инъекции, и почтенный медик ответит вам то же, чтоон сказал сегодня мне: нет, не делает, ибо вообще является принципиальнымпротивником внутривенного введения лекарств. А дальше сложите два и два, омудрый Гош-сэнсэй, и вам будет над чем поломать свою седую голову». Вот как яскажу комиссару, и он возьмет мадам Клебер в оборот.

Европейский рыцарь решил бы, что я поступаюгнусно, и в этом проявилась бы его ограниченность. Именно поэтому рыцарей вЕвропе больше нет, а самураи живы. Пусть государь император уравнял сословия изапретил нам носить на поясе два меча, но это означает не отмену самурайского звания,а, наоборот, возведение в самурайское сословие всей японской нации, чтобы мы нечванились друг перед другом своей родословной. Мы все заодно, а против нас —остальной мир. О, благородный европейский рыцарь (наверняка существовавшийтолько в романах)! Воюя с мужчинами, применяй мужское оружие, а воюя сженщинами — женское. Вот самурайский кодекс чести, и в нем нет ничего гнусного,потому что женщины умеют воевать не хуже мужчин. Что противоречит честимужчины-самурая, так это применять против женщин мужское оружие, а противмужчин — женское. До этого я не опустился бы никогда.

Я еще колеблюсь, стоит ли предприниматьзадуманный маневр, но состояние духа не в пример лучше вчерашнего. Настолько,что без труда сложилось недурное хайку:

Искрой ледяной

Вспыхнула луна

На стальном клинке.

Кларисса со скучающим видом обернулась — несмотрит ли кто, и лишь после этого осторожно выглянула из-за угла рубки.

Японец сидел на юте один, сложив ногикалачиком. Голова запрокинута вверх, меж полузакрытых век жутковатопроглядывают белки глаз, лицо отрешенное, не по-человечески бесстрастное.