В салон Кларисса вошла ровно в два, но всякомпания уже была в сборе. Странное дело, но сногсшибательное позавчерашнееобъявление комиссара не разъединило, а скорее сплотило виндзорскую публику.Общая тайна, которой ни с кем другим нельзя поделиться, связывает прочнееобщего дела или общего интереса. Кларисса заметила, что ее сотрапезники теперьсобираются за столом раньше времени, установленного для завтрака, обеда,файф-о-клока и ужина, да и задерживаются подолгу, чего прежде почти неслучалось. Даже первый помощник капитана, имевший к этой истории отношениекосвенное, не торопился по служебным делам и вместе с остальными подолгупросиживал в «Виндзоре» (впрочем, не исключено, что лейтенант действовал попоручению капитана). Все виндзорцы словно стали членами некого элитарногоклуба, закрытого для непосвященных. Кларисса не раз ловила на себе быстрыевзгляды, брошенные украдкой. Взгляды эти могли означать одно из двух: «А не выли убийца?» или «А не догадались ли вы, что убийца — это я?» Всякий раз, когдатакое происходило, откуда-то изнутри, из самой утробы сладкой судорогойподкатывало острое ощущение, смесь страха и возбуждения. Перед глазамиявственно возникала улица Гренель — какой она была по вечерам: вкрадчиво тихая,пустынная, и черные каштаны покачивают голыми ветвями. Не хватало еще, чтобыкомиссар каким-нибудь образом разнюхал про «Амбассадор». При одной мыслиКлариссе делалось жутко, и она исподтишка косилась на полицейского.

Гош восседал за столом верховным жрецом этойтайной секты. Каждый постоянно помнил о его присутствии, наблюдал боковымзрением за выражением его лица, а Гош, казалось, этого совершенно не замечал.Он изображал из себя добродушного резонера и охотно рассказывал свои«историйки», выслушивавшиеся с напряженным вниманием.

По молчаливому уговору Это обсуждали только всалоне и только в присутствии комиссара. Если двое из виндзорцев случайносталкивались где-нибудь на нейтральном пространстве — в музыкальном салоне, напалубе, в читальном зале — об Этом ни в коем случае не говорили. Да и в салоневозвращались к манящей теме не всякий раз. Обычно это случалось само собой,из-за какого-нибудь совершенно постороннего замечания.

Сегодня за завтраком, например, общей беседывообще не сложилось, зато теперь, когда Кларисса села на свое место, обсуждениебыло уже в полном разгаре. Она со скучающим видом принялась изучать меню —вроде бы запамятовала, что заказывала на обед, однако знакомое возбуждение былоуже тут как тут.

— Что не дает мне покоя, — говорилдоктор Труффо, — так это вопиющая бессмысленность этого преступления.Получается, что столько людей погубили совершенно напрасно. Золотой Шиваоказался в Сене, а убийца остался с пустыми руками.

Фандорин, который в обсуждениях участвовалредко, а больше помалкивал, на сей раз счел нужным высказаться:

— Не совсем так. У преступника осталсяп-платок.

— Какой платок? — не понял доктор.

— Индийский, расписной. В к-который, есливерить газете, убийца завернул похищенного Шиву.

Эта шутка была встречена несколько нервнымсмехом.

Врач картинно развел руками:

— Ну разве что платок.

Внезапно профессор Свитчайлд встрепенулся исдернул с носа очки — этот жест обозначал у него сильное волнение.

— Вы зря смеетесь! Я ведь интересовался,какой именно из платков похищен. О, господа, это весьма необычный кусокматерии, с ним связана целая история. Слышали ли вы когда-нибудь об ИзумрудномРадже?

— Кажется, это какой-то легендарныйиндийский набоб? — спросила Кларисса.

— Не легендарный, а вполне реальный,мадам. Так называли раджу Багдассара, правителя Брахмапурского княжества.Княжество расположено в большой плодородной долине, со всех сторон окруженнойгорами. Раджи ведут происхождение от великого Бабура и исповедуют ислам, однакоэто не мешало им на протяжении трехсот лет мирно править своей маленькойстраной, большинство населения которой составляют индуисты. Несмотря нарелигиозные различия между правящей кастой и подданными, в княжестве ни разу небыло восстаний и распрей, раджи богатели, и ко времени Багдассара брахмапурскийрод считался самым богатым во всей Индии после хайдарабадских низамов, которые,как вам, конечно, известно, затмевают богатством всех монархов, включаякоролеву Викторию и русского императора Александра.

— Величие нашей королевы не в размерах ееличной сокровищницы, а в богатстве ее подданных, — строго сказалаКларисса, несколько уязвленная этим замечанием.

— Безусловно, — согласилсяСвитчайлд, которого уже понесло — не остановишь. — Однако богатствобрахмапурских раджей было совершенно особого рода. Они не копили золота, ненабивали сундуки серебром, не строили дворцов из розового мрамора. О нет, напротяжении трехсот лет эти владыки знали только одну страсть — драгоценныекамни. Известно ли вам, что такое «брахмапурский стандарт»?

— Кажется, какой-то тип огранкиалмаза? — неуверенно предположил доктор Труффо.

— «Брахмапурский стандарт» — это ювелирныйтермин, которым обозначают алмаз, сапфир, рубин или изумруд, ограненный особымобразом и размером с грецкий орех, что соответствует ста шестидесяти тандулам,то есть восьмидесяти каратам веса.

— Но это очень большой размер, —удивился Ренье. — Такие камни встречаются крайне редко. Если мне неизменяет память, сам алмаз «Регент», украшение французской государственнойсокровищницы, ненамного больше.

— Нет, лейтенант, алмаз «Питт», он же«Регент», больше почти вдвое, — с авторитетным видом поправил морякапрофессор, — но восемьдесят каратов, особенно если речь идет о камняхчистой воды, — это очень много. Так вот, дамы и господа, представьте себе,что у Багдассара таких камней, причем самого безупречного качества, былопятьсот двенадцать!

— Это невозможно! — воскликнул сэрРеджинальд.

А Фандорин спросил:

— П-почему именно пятьсот двенадцать?

— Из-за священного числа 8, — охотнообъяснил Свитчайлд. — 512 это 8 х 8 х 8, то есть восьмерка в трехизмерениях, в кубе, так называемое «идеальное число». Здесь, безусловно,проявляется влияние буддизма, относящегося к восьмерке с особым почтением. Всеверо-восточной части Индии, где находится Брахмапур, религии переплетенывесьма причудливым образом. Но самое интересное, где и как хранилось этосокровище.

— И где же оно хранилось? — слюбопытством спросила Рената Клебер.