До смерти хотелось в туалет, но я выждала еще несколько минут, прислушиваясь к шорохам вокруг. В соседней комнате играла знакомая мелодия и раздавался непонятный дребезг. Я не могла пошевелиться, но все-таки заставила себя открыть глаза. Мне стало больно от одной только мысли, что придется оторвать свои несчастные кости от кровати. Одеяло казалось мне тяжелее дохлой лошади, я протянула ноги вниз, и по пяткам пробежала дрожь от соприкосновения с ледяным полом. Под кроватью валялись поношенные мужские пляжные тапочки. Пока я вставала, я поняла, что на мне огромная мужская футболка и вообще нет нижнего белья. Где моя одежда? Повернув ручку двери, я оказалась в длинном коридоре и принялась искать туалет. Открыла дверь – кладовка. Другая дверь – балкон. Ура! Вот он, туалет.

Возвращаясь из туалета в комнату, я обратила внимание на неописуемый бардак. По полу были разбросаны одежда, фантики от конфет, пустые пластиковые бутылки, конверты от пластинок, перемешанные с ворохом газет, журналов и книг. На комоде около кровати лежали курительные принадлежности. На стенах были развешаны музыкальные инструменты, словно экспонаты музея. Интерьер больше напоминал офис. Кухня оказалась не менее холодной: облицовка из оранжевого кирпича оттеняла выцветшее напольное покрытие. Только дребезжащий старенький холодильник свидетельствовал о том, что это жилое помещение.

«Интересное место! – подумала я. – Хотела бы я тут остаться, так сказать, для смены обстановки».

Цвет напольного покрытия показался мне таким необычным, что захотелось найти тюбики с красками и передать его на бумаге. Меня не тянуло рисовать еще со школьных времен, а тут, несмотря на невыносимую боль в теле, я осознала срочную потребность в рисовании.

– Как ты? – раздался голос из кухни.

– Максим, это ты? – спросила я.

– Да.

– Я что, у тебя дома? В твоей постели?

– Да.

– Что-о-о? – рассердилась я.

– Точнее, нет, в квартире достопочтенной тетушки Элизабет и ее двоюродной сестры. Моих близких людей, дорогая.

«Вот лжец, – подумала я, – он же сказал, что это его квартира».

– Что я здесь делаю?

– Отдыхаешь. Я принес тебе немного кукурузного супа, будешь?

– Я не голодная, – отказалась я.

– Придется тебя заставить. Тебе потребуются силы, иначе совсем иссякнешь. Может, врача вызвать? – предложил он. – Хотя нет, дрянная затея.

– Ага, – кивнула я.

В этот момент я взглянула на себя со стороны и задумалась о том, какая я сейчас. Никакая. Не спортивная, не интеллектуальная, не креативная – я обычная сука. Вешать на людей ярлыки – это, пожалуй, глупо, как и следовать этим ярлыкам, но мне понравилось быть сукой. Мне хотелось, чтобы все знали, кто я такая, хотелось получать удовольствие от того, кто я на самом деле есть.

– Максим?

– А? – отозвался он.

– У меня ведь ничего с собой нет: ни паспорта, ни налички, ни банковской карты, я даже одежду свою найти не могу. Что было, расскажи?

– Не беспокойся, я обо всем позабочусь. С этим разберемся потом, когда тебе станет лучше.

– Я знаю, что было! Вчера я много пила и убойно курила, так, что валилась с ног. Потом ты меня изнасиловал.

– Вот тебе и новости! Кто еще кого изнасиловал? – Он слегка толкнул меня в бок, от чего по моему телу пошла волна колкой боли.

– И что ты собираешься делать?

– Не знаю, – развел руками Максим и покачал головой, словно маленький ребенок, случайно опрокинувший мамину вазу.

Творческие люди такие безответственные и наивные, и правда как дети. В глубине души я искала ответ на вопрос, почему меня до сих пор так тянет к этому человеку. И нашла. Потому что с ним я могла общаться искренне, в его словах чувствовалось меньше лжи. Хотелось верить, что Максим видел во мне то, что не видел никто другой. С ним я могла максимально раскрыть, как говорится, свою сучью натуру. Это он открыл во мне новые грани личности и научил не подстраиваться под других и быть собой, что в конечном итоге привело к тому, что я стала тем, кто я сейчас.

Я валялась в кровати еще два дня, слушала его пластинки, просила поиграть для меня на гитаре. У меня на душе было тяжело, и, чтобы хоть как-то прийти в себя, я через силу пыталась петь, но это мало помогало. Я потеряла счет времени. Какой был тогда день? Суббота? Воскресенье? Так крепко я не спала много лет.

Когда я нашла в себе силы встать, была на удивление сухая погода, поэтому до дома я добралась без особых трудностей. Через пару дней мой бывший учитель позвонил. Сначала я не отреагировала: мне показалось, что это все неправда, но звонок повторился. И опять никакой реакции от меня. У меня почему-то возникла мысль, что это мой последний шанс. Я долго смотрела на трубку и не решалась набрать номер, но как только я это сделала, гудки сразу сменил голос, будто Максим только и делал, что ждал моего звонка.

– Привет, моя сладкая! – сказал он, хихикая в трубку. – Мэри, кровавая Мэри! Забыл твое новое имя, прости!

– Опять забыл. Вспоминай! – настырно ответила я. Меня насторожила метафора «кровавая» и Мэри. У меня сразу возник ассоциативный ряд с Мэри Джейн, а следовательно, и с Джейн, которую я убила. Неужели он узнал о том, что я так тщательно скрывала? Возможно, я сама раскрылась перед ним в ту ночь, когда была на грани.

– Я бы очень хотел… еще раз увидеться с тобой, – ласковым полушепотом сказал мне он. – Какие у тебя сегодня планы? Может быть, сходим в библиотеку?

«Что еще может предложить тебе нищеброд, кроме библиотеки?»

От такого предложения я чуть не поперхнулась. «В библиотеку? Я что, похожа на любительницу библиотек?!» Ничего против книг, чтения и литературы я не имела, но последний раз в библиотеке я была в то время, когда училась в школе. Разумеется, от посещения библиотеки я отказалась. Свидание в библиотеке я и по сей день считаю возмутительным признаком низкого класса.

– Ничего не поменялось, – сказал он снисходительно.

– В смысле? – ответила я.

– В том смысле, что у тебя ничего не изменилось за эти шесть лет. Какой помню тебя, Марина, со времен школы, такой ты и осталась.

– Во-первых, – с претензией произнесла я, – не называй меня больше Мариной, я же просила! Это мое старое имя, данное мне при рождении. Я не обязана носить это ужасное имя! Во-вторых… А что во-вторых? – я замялась. – А, вспомнила. Меняется все, просто мы не успеваем отследить закономерность этих изменений, а также их порядок. Потому и кажется, что все неизменно. Ты смотришь, как я меняюсь год за годом, и сбиваешься со счета.