видела, как воюющее сердце может все разрушить.

Ави промолчал, ожидая продолжения.

– После того как у нашего сына Кори начались проблемы, внешне я относилась к нему хорошо, но это было неискренне. И из-за этого кое-что изменилось во мне. Во-первых, я начала прятаться в ящик «Я заслуживаю», который заставлял меня думать, что я добра и мила к нему, а он ужасно относится и ко мне, и ко всей семье. И Кори знает, что я так думаю. Он много раз мне на это указывал. Хотя я каждый раз все отрицала, – робко добавила она. – А еще в последние несколько лет я постоянно чувствовала угрызения совести, потому что знала, что на самом деле не люблю Кори, хотя и притворяюсь, что это не так.

Кэрол ненадолго замолчала, ее глаза вдруг наполнились слезами.

– Ни одна хорошая мать так не поступает, – сдавленным голосом проговорила она, смахивая слезы, и покачала головой. – Ни одна хорошая мать.

Она снова замолчала.

– По-моему, я заодно забралась еще и в ящик «Я хуже» – стала считать себя плохой мамой.

– Ты слишком сурова к себе, – сказал Лу. – На самом деле Кори просто ужасно трудный ребенок. Ты не виновата.

– Смотря что ты имеешь в виду, Лу, – Кэрол уже пришла в себя и говорила спокойно. – Я понимаю, что не несу ответственность за все, что сделал он. Но я несу ответственность за то, что делаю я.

– Да, но ты же делала ему только хорошее, – возразил Лу. – Это я с ним вел себя как сволочь.

– Лу, неужели ты не понимаешь? Мы говорим о более глубоких вещах – не только о том, что я сделала или не сделала. Да, я готовила ему еду и стирала одежду. Я стояла и покорно выслушивала его оскорбления и так далее. Но это лишь то, что видно на поверхности. Пока я строила из себя пацифистку, мое сердце было готово убить его на месте. И тебя тоже, – добавила она, – за то, что ты воевал с ним в открытую. Я тоже воевала, но так, что этого никто не замечал.

– Но кто не стал бы воевать в таких обстоятельствах? – спросил Лу.

– Но война ничего не решит, Лу! Вот в чем дело.

– Почему нет?

– Потому что тогда мы все обречены. Потому что это значит, что вся наша жизнь, даже наши чувства и мысли, контролируются и определяются другими. Что мы не несем ответственности за то, кем стали.

– Черт возьми, Кэрол, ты разве не понимаешь, что делает Кори? Он хочет, чтобы ты чувствовала себя виноватой за все, что он делает. Может быть, Кори все-таки тоже в ответе за это?

– Но в мире, который ты описываешь, Лу, он и не может быть в ответе. Если мы считаем, что на войну в чужом сердце нельзя реагировать иначе, как объявить войну в своем, как можно ожидать или требовать, чтобы он вел себя с нами как-то иначе, если наши сердца тоже воюют?

– Но он все это начал! – закричал Лу. – Мы всегда обеспечивали его всем необходимым! Это он виноват! А ты хочешь дать ему соскользнуть с крючка и взять все на себя. Я этого не позволю!

Кэрол глубоко вдохнула, шумно выдохнула и вздрогнула, словно ее ударили. Она опустила голову и закрыла глаза, ее лицо вытянулось от боли.

– Чего вы боитесь, Лу? – спросил Юсуф.

– Боюсь? Я ничего не боюсь, – ответил Лу.

– Вы сказали «Я этого не позволю». Чего вы не позволите?

– Я не позволю мальчишке разрушить мою семью, да еще и так, чтобы ему это сошло с рук!

Юсуф кивнул.

– Вы правы, Лу. Этого позволять нельзя.

Такого ответа Лу не ожидал.

– Но Кэрол говорит совсем не об этом. Она ни слова не сказала о том, что Кори все должно сойти с рук. Она говорила только о том, что не должно сойти с рук ей самой.

– Ну нет. Она винит себя в том, в чем на самом деле виноват Кори.

– Например? Она что, сказала, что виновата в том, что он ворует и принимает наркотики?

– Нет, но она говорит, что была плохой матерью, хотя на самом деле, если бы Кори был хоть сколько-нибудь хорошим сыном, он не заставил бы ее так думать.

– Она говорит именно о том, что Кори ее не заставлял, – сказал Юсуф.

– Что не заставлял?

– Не заставлял ее так думать.

– Нет, заставлял!

– Она так не говорила.

Лу повернулся к Кэрол.

– Слушай, Кэрол, – начал он. – Я знаю, ты расстроена, но не надо взваливать на себя еще и чужую ношу. Не надо делать чужие проблемы своими, вот и все.

Кэрол грустно улыбнулась Лу.

– Я знаю, Лу. Спасибо. Но Юсуф прав.

– В чем он прав?

– Что я несу ответственность не только за свои поступки, но и за свои чувства.

– Но ты бы так себя не чувствовала, если бы не Кори!

Она кивнула.

– Может быть, ты и прав.

– Вот видишь! – Лу тут же ухватился за эти слова. – Я об этом и говорю.

– Да, мне кажется, я понимаю, Лу. Но, боюсь, ты до сих пор так и не понял.

– О чем ты?

– То, что я бы так себя не чувствовала, если бы не Кори, еще не значит, что это он заставил меня так себя чувствовать.

– Ну нет, именно это оно и значит, – возразил Лу.

– Нет, Лу, не значит. Вот, что я хочу сказать: сейчас я себя так не чувствую. Да, Кори уже сделал то, что сделал, и я считала, что чувствую себя так из-за его поступков, – но сейчас я так себя не чувствую. А это значит, что не он заставил меня так себя чувствовать. У меня всегда был выбор.

– Но из-за него этот выбор сделать очень трудно! – настаивал Лу.

– Да, – вмешался Юсуф. – Скорее всего, так и есть, Лу. Но даже трудный выбор – все равно выбор. Никто, что бы он ни делал, не может лишить нас возможности выбирать свой способ бытия. Даже трудные люди – все равно люди, и мы всегда можем видеть в них людей.

– Ага, и позволить им нас сожрать, – пробормотал Лу.

– Он совсем не это имеет в виду, Лу! – взмолилась Кэрол. – Видеть в другом человека – это не то же самое, что быть с ним мягким. Вспомни Саладина. С миром в сердце можно даже вести завоевательные войны. Но ты это знаешь, Лу. Ты был здесь все время, как и я. Ты умный человек. А это значит, что если эти вопросы до сих пор остаются для тебя вопросами, значит, ты отказываешься слышать ответы. Почему, Лу? Почему ты отказываешься слушать?

Эта отповедь застала Лу врасплох. В другой ситуации он разгромил бы в пух и прах невыносимого умника с его замечаниями, который посмел бы так к нему обратиться. Но сейчас у него такого желания не было. Кэрол, мягкая, даже кроткая, еще никогда не критиковала его настолько прямо. Уж точно не прилюдно. А сейчас она отвечает на претензию Лу, что, мол, слишком легко дает другим соскользнуть с крючка, не давая соскользнуть с крючка самому Лу! Удивительно, но Лу пришлось признать, что самый мягкий и добрый человек из всех, кого он знал, только что преподал ему отличный урок жесткости. Он беспокоился из-за того, что эти курсы делают людей слишком слабыми и мягкими, но Кэрол прямо у него на глазах менялась в обратном направлении. «Некоторые методы самооправдания заставляют людей стать мягче, – вспомнил Лу. – Может быть, Кэрол как раз использовала эти методы? А теперь она выбирается из “ящика”, и это поможет ей чаще проявлять силу.

Но это не моя проблема, – мысленно усмехнулся он. – Если я и прячусь в каком-нибудь из этих “ящиков”, то явно в тех, которые заставляют меня стать жестче – очень жестким. – Он снова усмехнулся. – Так что если я выберусь из этой ловушки, то стану мягче».

Несмотря на все прозрения, эта мысль все равно беспокоила Лу.

– Лу, – послышался голос Юсуфа, вырвавший его из размышлений. – Вы в порядке?

– Да. Все хорошо.

Он наклонился к Кэрол.

– По-моему, я даже стал чуть лучше слышать, – шепнул он. «Черт возьми, – подумал он, – я становлюсь мягкотелым». Но почему-то это уже беспокоило его меньше, чем раньше.

– Итак, – продолжил Юсуф, оглядев комнату, – отвечая на вопрос Ави, Кэрол предположила, что фактор, лежащий глубже, чем наше поведение и поступки – наш способ бытия, – имеет очень большое значение. Вы согласны?

Вместе с остальными кивнул и Лу.

– Тогда у меня к вам другой вопрос. Если выбор способа бытия важен, как нам перейти от одного к другому? В частности, как мы переходим от мира к войне – вместо людей начинаем видеть объекты?

– С помощью самопредательства, – ответила Элизабет.

– Что это такое? – спросил Юсуф.

– Вы рассказали о нем в истории о Мордехае. Вы хотели помочь ему, то есть видели в нем человека, но затем отвернулись и начали придумывать отговорки, почему не должны ему помогать, и он превратился для вас в объект.

– Да, отлично, Элизабет, – сказал Юсуф. – Вы совершенно правы. Итак, самопредательство – попрание моих чувств к другому человеку – заставляет меня иначе смотреть на этого человека (или людей), на себя и на весь мир. Когда я, например, игнорирую желание