– Рукин рассказал мне про наркоманию Ларисы, значит, он реально оценивал хотя бы супругу шефа, – возразила я.

Тамара оглянулась по сторонам.

– А что ему оставалось делать? Вы копать начнете, людей спросите, вам сообщат, как оно было. Вадик попытался гнилую доску красивым лаком покрыть! Он вам как историю преподнес? Несчастная мать, убитая горем, попробовала наркотики на поминках, забылась на короткое время, поняла: вот оно, избавление от тяжких мук, и подружилась с иглой!

– Вы подслушивали? – напряглась я.

Тамара откинулась на спинку стула.

– Вадик всем одно и то же дудит. Кто ни спросит, поет про психологическую травму хозяйки.

– Вы с ним не согласны? – в упор спросила я. – Рукин врет? Зачем?

Тамара поморщилась:

– Вадик спасает репутацию Ларисы.

– Она умерла, – безжалостно напомнила я, – на том свете репутация женщине, хорошая или плохая, никак не поможет и не помешает.

– Вадиму невыносима мысль, что на любимого шефа упадет тень, – сердито выпалила домработница. – Я, между прочим, с Алферовым дольше, чем он, живу. Рукин позже в семье появился. Он человек порядочный, воспитанный, но штукатурщик.

– Простите, кто? – не разобрала я.

– Штукатурщик, – повторила Тамара, – замазывает грязную стену, закрашивает краской, засверкает она, засияет, а что внутри? Гнилье!

– И сколько в семье Алферовых было таких грязных поверхностей? – напрямую задала я вопрос.

Тамара смутилась:

– Рассказывать не хочу, сплетня получится.

– Если знаете, то выкладывайте, – велела я.

Горничная начала одергивать кофту, надетую на платье, закатывать глаза, шевелить губами.

– Сколько? – не выдержала я.

Тамара чуть повернула голову и внезапно стала похожа на старую опытную лису.

– Сколько? – повторила я.

– Сколько? – эхом откликнулась домработница.

Мне надоела игра в вопросы, поэтому я достала кошелек, демонстративно положила его на стол и произнесла по слогам:

– Сколь-ко руб-лей?

Тамара схватилась ладонями за щеки:

– Ох! Вы подумали! Решили, что я вознамерилась! Продать секреты Антона Евгеньевича? Никогда!

– Простите, не хотела вас обидеть, – быстро сказала я и засунула портмоне в сумку.

Но Тамара не успокаивалась:

– Я похожа на мерзавку?

Я попыталась улыбнуться:

– Конечно, нет.

– Но вы хотели меня подкупить! – со слезами в голосе заявила домработница.

Я начала врать, не надеясь на успех.

– Еще раз извините, у нас вышло недопонимание. Я спрашивала, сколько тут стоит кофе с пирожными.

– Правда? – обрадовалась Тамара.

У меня вырвался вздох облегчения.

– Конечно, раз вы выбрали это кафе, значит, заглядываете сюда и в курсе ассортимента и цен.

На губах собеседницы появилось подобие улыбки.

– На минус первом этаже супермаркет, я покупаю в нем Вадиму продукты, набью пакеты и сюда спешу, награждаю себя ватрушкой с чаем, недорого и очень вкусно. Возьмите плюшку с творогом.

– Сейчас вы работаете на Рукина? – спросила я, сделав заказ.

Тамара сняла со спинки стула куртку и накинула на плечи.

– Зябко стало. Нет, я служу у Алферовых.

– Они умерли, – не выдержала я.

Домработница опять оглянулась.

– Знаю, но я по-прежнему слежу за квартирой, дом в поселке «Марков лес» законсервирован. Рукин заботится о бизнесе, мы получаем зарплату по-прежнему. Вадик берет свой оклад и отдает мне мой. Но он не хозяин! Понимаете?

– Стараюсь понять, – пробормотала я, – почему Рукин поселился в апартаментах босса?

– Он в них всегда жил. Вы не знали? – удивилась Тамара. – Вадик детдомовский. Он удивительного ума человек. Детям из приюта редко удается в МГУ поступить, а Рукин школу с золотой медалью закончил. Понимаете, какой он старательный? Он мне рассказывал, что в последних классах учителя изо всех сил старались сироте троек понаставить. Вызовут к доске и давай его валить, задают бесконечные вопросы, придираются. Даже одноклассники возмутились, один из ребят, сын богатых родителей, матери своей нажаловался, та приехала в школу и директрису в пух и прах разнесла, орала на нее так громко, что весь коллектив слышал:

– Знаю, что на учебное заведение ограниченное число медалей выделяется, и вы рассчитываете дать награды тем детям, чьи отцы вам заплатят. Но, имейте в виду, если Рукин заслуженной медали не получит, я министру образования лично позвоню!

Вадик стал медалистом. В студенческие годы он жил в общежитии, потом его бывший однокурсник поехал работать за границу, оставил Рукину свою комнату в коммуналке. Антон Евгеньевич узнал, что у помощника нет жилья, и сюда его взял. Потом Алферовы в особняк переехали, я с ними отправилась, а Вадик здесь остался.

– Антон Евгеньевич не пригласил помощника в коттедж? – уточнила я.

Тамара вдруг улыбнулась:

– В другом дело. Алферов Ваде в последнее время часто повторял: «Тебе надо жениться, годы бегут, после сорока семью трудно заводить. Привыкнешь к холостяцкой жизни, останешься один, без близких плохо». Рукин ему в ответ: «Вы моя семья. И одному, без женщины, мне совсем не плохо, не хочу, чтобы мною командовали, заставляли по выходным таскаться в гости к теще, и детей я с детства не люблю, один ваш Женя хороший».

– Бывшие детдомовцы, как правило, не очень счастливы в личной жизни, – вздохнула я. – Они воспитывались на попечении государства, не имели маму-папу-бабушку-дедушку и не понимают, как жить в семье, опыта нет.

Тамара сняла куртку.

– Антон Евгеньевич решил, что у Вадика просто нет места для свиданий, и сказал ему: «В особняке тебе оборудовали комнату, приезжай, когда захочешь, но живи тут. Заведи девушку, другую, третью. Эта квартира твоя, делай в ней, что сочтешь нужным».

– Щедрый подарок, – заметила я.

Тамара нахмурилась, заерзала на стуле, снова накинула на плечи куртку, сбросила ее и наконец решилась на откровенный вопрос:

– Думаете, хозяина похитили? Что-нибудь узнали новое?

– Вероятно, Алферов сам решил скрыться, – протянула я, – взял деньги и уехал.

Домработница окинула небольшой зал взглядом.

– Нет, он бы так не поступил, нас бы не бросил. Если преступники Антона Евгеньевича схватили, что с ним сейчас сталось? Где его прячут?

Я решила сказать женщине неприятную правду: