любимым охранникам, вроде тех, кого Бастиан хочет наказать. Но Бастиану об этом не скажешь. — Бежать, — говорю я вместо этого.

Что-то мелькает на его лице. Печаль, может быть, или понимание. — Что, если я предложу тебе другую возможность? Карьеру, которая наполнит твою жизнь смыслом, поставит перед тобой цель и сделает тебя одной из самых преданных и сильных людей, которых ты когда-либо встречала в своей жизни? — серьезно говорит он.

— Я бы сказала, что ты спятил.

Его пухлые губы растягиваются в улыбке, обнажая идеальные жемчужно-белые зубы. — Я слышал кое-что и похуже. Это непростая работа, особенно поначалу. Тебе придется усердно тренироваться, но, в конце концов, ты будешь служить более высокой цели.

Теперь я точно понимаю, что он сумасшедший. Как он вообще сюда попал?

— Тебя освободят через двадцать шесть дней, и я обещаю, что оставшиеся здесь дни ты проживешь спокойно. Эти девушки и охранники больше не побеспокоят тебя, даю слово.

Ага, а завтра я буду пукать радугой. Но киваю, готовая к тому, что он исчезнет.

— В день освобождения тебя отправят обратно в город на общественном автобусе, — продолжает он. — Выходи на Уортон-стрит, и я встречу тебя посреди пешеходного моста. Там открытая площадка, много свидетелей, если ты опасаешься, что я планирую на тебя напасть. Тогда мы еще поговорим.

Я ни на что не даю согласия, но это его не смущает. Он встает и уходит так же быстро, как и пришел. Никаких дальнейших объяснений, никаких других слов мудрости. Я стараюсь о нем забыть. Ни за что, черт возьми, я не стану встречаться с ним на том мосту. Ни за что.

В следующий раз, когда просыпаюсь, я нахожусь в лазарете. Моя голова болит не так сильно, левая рука в гипсе, и я даже чувствую себя чистой. Я остаюсь в лазарете до конца моего пребывания в тюрьме для несовершеннолетних, хотя меня должны были отправить обратно в блок. До меня дошли слухи, что троих охранниц действительно уволили. Меня никто не беспокоит, даже этот ублюдок Макманус, который управляет центром. Я не связываю это все с моим странным посетителем. Мне кажется, что он мне приснился.

Перед моим освобождением гипс снимают, и наконец ничто не напоминает мне мой прощальный подарок. Кроме страха. Поход в туалет все еще вызывает вспышку ужаса, по спине бегут мурашки, а желчь обжигает горло. Это пройдет, как всегда. Я все-таки выжила.

Через четыре дня после того, как я вкусила свободы, меня бросили в камеру предварительного заключения в полицейском участке «Мерси-Лота». Обвинение во взломе, проникновении и нападении. У меня нет денег, чтобы нанять адвоката, поэтому я держу рот на замке, свернувшись калачиком в углу, и жду. Вместо назначенного судом адвоката мой первый посетитель — это человек, которого я думала, что вообразила.

— Ты не пришла, чтобы встретиться со мной, — говорит Бастиан, его голос сочится разочарованием и насмешкой. — Испугалась?

Увидев его снова, я испугалась. Это странное предложение работы и тяжелых тренировок. — Я же сказала тебе однажды, что не отсосу тебе.

— Это хорошо, потому что я ответил тебе, что никогда не попрошу тебя об этом. Ты меня не интересуешь в сексуальном плане, Эвангелина. Только как боец.

Я моргаю, снова уверенная, что он сошел с ума. — Я не умею боксировать.

— Я не имею в виду бокс. И тебя научат драться. Тебя научат очень многому и расскажут правду об этом городе. Тебе покажут совершенно новый мир, о существовании которого ты никогда не подозревала. И если ты достаточно сильна, вынослива и сообразительна, чтобы выдержать тренировки, то построишь хорошую карьеру. Ты будешь спасать жизни от того, что даже вообразить не могла.

— Это будет сложно сделать, пока я в тюрьме.

Незнакомец улыбается, и черт возьми, он красавчик. — Если ты согласишься на это приключение, я могу помочь тебе с этой маленькой проблемой.

Я оживляюсь. — Серьезно? Ты можешь снять меня с крючка полиции?

— Можно и так сказать.

— Так скажи это. — Я разворачиваюсь и встаю, уделяя ему все свое внимание.

— Я могу снять эти обвинения, но только если ты добровольно согласишься участвовать в программе. Ты не сможешь сбежать, не сможешь передумать или вернешься в тюрьму быстрее, чем успеешь плюнуть. — Он все еще улыбается, но в его глазах уже нет веселья.

— Это шантаж?

— Конечно, нет. Это выбор, который ты должна сделать прямо сейчас.

Я смотрю на него, в эти прекрасные темно-синие глаза. Я встречала много ненадежных ублюдков, поэтому могу быстро их вычислить. Бастиан не из таких мужчин. Он искренен, но его также сложно прочитать. Он дает громкие обещания.

Но это все же лучше тюрьмы, верно? Я не думала, что будет после того, как вломлюсь в дом управляющего по делам несовершеннолетних и изобью его до потери сознания. Не знала, что это вернет меня туда, откуда я только что сбежала, только во взрослой версии. Туда, где моя борьба мало что даст против взрослых женщин, которые берут то, что хотят, и тогда, когда хотят.

— Так что же это за программа? — спрашиваю я. — Какой-то секретный военный проект?

— Секретный, но не военный. Мы управляем им сами, при некотором надзоре со стороны частной корпорации. Если ты пройдешь обучение, тебе будет предоставлена стабильная зарплата и жилье, а также покрытие медицинских расходов, понесенных во время работы

Отлично. Хотя я никогда не слышала, чтобы так объясняли медицинскую страховку. Однако это хорошие льготы. И намного лучше, чем вариант с тюрьмой.

— Тогда ладно, — говорю я, упирая руки в боки. — Где мне расписаться?

Глава 7

Мы, трое охотников, затаили дыхание, пока Бастиан стоял на крыльце и читал на планшете, словно любое движение с нашей стороны могло привлечь его внимание. Не то чтобы он был страшным — совсем наоборот, учитывая его симпатичную внешность, легкое поведение и милый акцент. Через несколько месяцев после моей вербовки я узнала, что он родом из Украины. Я могла только догадываться о том, что пережили Майло и Дэвид. Я просто не хотела, чтобы меня заметили, из-за обиды на человека, который обманом втянул меня в эту жизнь.

Тяжелые тренировки — это еще мягко сказано, а последний экзамен даже не упоминался до тех пор, пока не истекли наши шесть месяцев тренировок. Бастиан просто забыл упомянуть «короткую, жестокую» часть описания нашей будущей карьеры. Он не прокомментировал недолгую продолжительность нашей жизни от двух до четырех лет после того, как мы вышли в поле. А о падших вообще не упоминалось!

Я взглянула